Черчилль. Частная жизнь - Дмитрий Медведев

«Джон Колвилл и я обедали с премьером, сидевшим в инвалидной коляске. После обеда Уинстон сказал:

— А теперь я хочу самостоятельно встать на ноги.

Мы стали его разубеждать, но Уинстон даже не хотел нас слушать. Он только и продолжал повторять:

— Я хочу встать и сделаю это!

Поняв, что переубедить Уинстона не удастся, мы решили встать позади коляски, чтобы подхватить его в случае падения. Заметив это, он отмахнулся от нас тростью и резко произнес:

— Отойдите подальше, если я и встану, то только самостоятельно!

Затем он спустил ноги на пол, схватил ручки коляски и гигантским усилием, так что даже капли пота выступили на его лбу, поднял себя. Продемонстрировав нам, что он в состоянии сделать это, Уинстон сел обратно в коляску, улыбнулся и закурил сигару». [438]

Ему потребуется шесть месяцев, чтобы восстановить здоровье. 30 ноября 1954 года Уинстон отметит свое восьмидесятилетие. Меньше чем через полгода, в апреле 1955 года, Черчилль подал прошение об отставке. Вспоминая о прощальной церемонии в Букингемском дворце, сэр Уинстон скажет своему секретарю Джоку Колвиллу:

— Знаешь, во время моего разговора с королевой Елизаветой случилось невероятное. Она предложила мне стать герцогом. [439]

— И что же вы ответили? — удивленно спросил Джон.

— Я уже готов был согласиться. Меня так тронули ее красота, очарование и доброта, что сначала я решил принять данное предложение. Но затем я понял, что должен умереть таким как есть — Уинстоном Черчиллем. [440]

Еще девять с половиной лет патриарх мировой политики будет наслаждаться любимым поместьем. В конце октября 1964 года, незадолго до своего девяностолетнего юбилея, он уедет из Чартвелла в Лондон. Как потом окажется, это будет его последний визит сюда.

Уже после смерти Уинстона, в двадцать пятую годовщину нападения фашистских войск на Советский Союз, 22 июня 1966 года, Чартвелл откроется для широкой публики. При содействии Клементины и младшей дочери Мэри будет немного изменен внутренний интерьер дома, что придаст замку его прежний довоенный вид, когда он был символом борьбы за свободу и одним из самых известных семейных домов в Западной Европе.

Лето 1915 года станет первым поражением в политической карьере Уинстона Черчилля. Через восемь месяцев после начала Первой мировой войны им будет разработан грандиозный план по захвату Дарданелл, с последующей капитуляцией Османской империи. Несмотря на все надежды, связанные с данной операцией, высадка союзных войск закончится катастрофой. Галлипольский полуостров превратится во второе Арлингтонское кладбище, став последним пристанищем для 45 тысяч солдат.

За поражением на военном фронте последует кризис на политическом. Либеральное правительство во главе с Дэвидом Ллойд Джорджем уступит место национальной коалиции, в состав которой входят представители обеих партий — либералы и консерваторы. Платой, которую потребуют тори за сохранение политического равновесия, станет удаление Черчилля из состава нового кабинета министров.

Должно будет пройти сорок лет, прежде чем Клемент Эттли назовет захват Дарданелл «самой одаренной стратегической операцией всей Первой мировой войны». [441] В середине же 1915 года многие думали иначе. Окончательной точки в данном вопросе не поставлено и по сей день. На протяжении более девяноста лет, произошедших с момента трагедии, историки и военные будут спорить о причинах данной катастрофы и той роли, которую сыграл в ней Уинстон Черчилль. Конечно, глупо было бы отрицать и принижать влияние, оказанное им на разработку и претворение в жизнь дарданелльской операции. Но не меньшей ошибкой было бы делать из него единственного «козла отпущения», закрывая глаза на просчеты аналитиков, отсутствие слаженности исполнения между военными ведомствами.

Так или иначе, но кровь Дарданелл багровым пятном ляжет на дальнейшую репутацию Черчилля. Самое же страшное ему предстояло пережить в первые месяцы после трагедии. «Я стал похож на морское животное, извлеченное на берег, — вспоминал он спустя годы. — Мои жилы готовы были лопнуть под напором страшного давления. Каждая клетка моего организма кипела жаждой деятельности, а я оказался в партере и был вынужден наблюдать за разворачивающейся драмой, довольствуясь ролью безучастного зрителя». [442]

Лишенный деятельности Уинстон впадет в тяжелую депрессию — семейный недуг рода Черчиллей. Один из исследователей этой династии отмечает, что пять из семи герцогов Мальборо были подвержены резким перепадам настроения и страдали депрессивными состояниями. [443] Не минет эта горькая чаша и Уинстона, прозвавшего ее «черным псом». Полное понимание личности Черчилля невозможно без учета столь решающего фактора. В дни кризисов и неудач «черный пес», срываясь с цепи, набрасывался на свою жертву, безжалостно терзая его усталое тело и душу.

Вспоминая лето 1915 года, жизнелюбивый Черчилль, всегда олицетворявший собой ненасытную жажду всего мирского, признается своему личному врачу:

— Однажды в молодые годы краски жизни на два или три года поблекли для меня. Я четко выполнял свою работу, заседал в парламенте, но черная депрессия полностью поглотила мое существо. С тех пор я не люблю стоять на краю платформы, когда мимо проносится курьерский поезд. Мне также не нравится стоять у борта корабля и смотреть вниз, на воду. Еще одно мгновение — и все кончено. Всего лишь несколько капель отчаяния. [444]

Со временем депрессивные состояния приведут Черчилля к глубокому пессимизму. В этом плане очень характерен один случай. 20 октября 1943 года Уинстон навестит своего старого друга сэра Дадли Паунда, находившегося при смерти. Делясь своими впечатлениями об этой встрече, Черчилль скажет:

— Лицо Дадли было неподвижно… — Уинстон попытался изобразить безжизненное выражение лица умирающего. — Он взял мою руку, и когда я сказал ему слова утешения, которые должны были быть ему приятны, он сильно сжал мою кисть. Несмотря на всю тяжесть своего состояния, Дадли находился в здравом рассудке и отлично понимал все, что я ему говорил. Он умер в день битвы при Трафальгаре.