Terra Insapiens. Дороги - Юрий Александрович Григорьев

которое мы и называем океаном. Там же, где этого нельзя воспринять чувством, убеждает разум».

Поэт гордо заявил:

— Страбон утверждал, что поэты были первыми философами, а тогда так называли вообще всех людей учёных.

— Где ты эту книгу откопал? — поинтересовался Артур у Паскаля, рассматривая здоровенный фолиант в обложке из овечьей кожи.

— В монастырской библиотеке. В монастыре неплохая библиотека. Между прочим, я в ней нашёл полный текст «Сатирикона» Петрония. До наших времён он не дошёл.

— «Сатирикон» в монастыре?!

— Да, да! — подтвердил Поэт. — Монахи — они такие. В каком-то смысле — средневековая интеллигенция.

— Тоже мне — интеллигенция, — усмехнулся Паскаль. — Монах, читающий «Сатирикон» — это всё равно, что евнух, листающий «Плейбой».

Лето подходило к концу, и друзья старались использовать его без остатка. Целыми днями они валялись на «пляже», как называли очищенный от камней кусочек берега, купались, загорали, ловили рыбу.

— Если Гомера почитать или Рабле, то на каждом острове свой король, — заявил Паскаль, оглядываясь вокруг. — А на нашем острове — кто король?

— Раньше был Хозяин, а теперь у нас демократия, — предположил Андрон, выходя из воды и обтираясь полотенцем. Он присел на песок рядом с друзьями.

— Демократия? — задумался Паскаль. — Тогда надо проводить собрания и голосовать по любым вопросам. А мы, по-моему, всё передоверили Адаму. Как он скажет, так и будет. Так что у нас скорей тирания или просвещённая монархия.

— Я не против просвещённой монархии, — улыбнулся Артур. — Но где взять просвещённых монархов?

— Надо вернуться к традициям римской республики, — сказал Андрон. — Ничего лучшего с тех пор не придумали. Рим стал великой империей именно во времена республики.

— Если бы это было так, не было бы гражданских войн Мария и Суллы, Цезаря и Помпея, — вспомнил историю Артур. — Республика была хороша для маленькой, однородной страны. А когда Рим разросся от Англии до Египта, республика начала разваливаться. Империей может управлять только тиран — монарх или император.

— Значит, ты монархист, а я республиканец, — рассудил Андрон. — А ты за кого? — обратился он к Паскалю.

— Я ни за белых, ни за красных, ни за коричневых, ни за чёрных, — сказал Паскаль. — Я за человека.

— Не понял, — недоумённо посмотрел на Паскаля Андрон, — ты аполитичный или прекраснодушный? Впрочем, и то, и другое — глупость. Рано или поздно всегда приходится выбирать один из цветов. Сам не покрасишься, так тебя покрасят.

— Я могу выбирать только между голубыми и зелёными, — сказал Паскаль. — Если ты понимаешь — о чём я?

— Не-е, — помотал головой Андрон, — не понимаю… Но голубых я точно выбирать не буду.

— Странные мы какие-то Попаданцы, не типичные, — размышлял Паскаль. — Сидим на попе ровно, не пытаемся прогнуть этот мир под себя. Мечтаем только сбежать отсюда.

— Почему же, Демон в этом смысле типичный Попаданец, — возразил Артур. — Он как раз хочет захомутать этот мир.

— Ничего у него не получится, — махнул рукой Андрон. — Он конечно человек сильный, волевой, но одиночка по натуре. Он не соберёт себе команду единомышленников, а одиночкам то, что он задумал, не под силу.

Артур рассказал им о замыслах Демона, чем только насмешил Паскаля.

— Это могло бы получиться, если б он был бессмертен. Все тираны смертны — и слава Богу! Вспомните Македонского — достиг небывалой власти, создал огромную империю ещё до римлян, а потом банальная лихорадка и вся громадная империя после его смерти рассыпалась, как карточный домик.

Подошёл Ньютон, разделся, расстелил полотенце и улёгся загорать с книжкой в руках.

— Вы читаете Чехова? — удивился и в то же время обрадовался Артур. — Мой любимый писатель. Толстого и Достоевского я уважаю, а Чехова люблю.

— Такого пессимиста, как Чехов, надо ещё поискать! — категорично заявил Паскаль. — Я однажды прочитал томик Чехова и мне захотелось повеситься. Даже странно, что начинал он, как юморист. Правду говорят, что юмористы в жизни — самые мрачные люди.

— Я ровно отношусь к Чехову, — сказал Ньютон. — Но это классика… Человек ленив. Иногда приходится себя заставлять. Я заставляю себя раз в месяц прочесть одну классическую книгу. У меня уже длинный список составлен — хватит на три жизни.

— Нелюбовь к классической литературе я вынес из школы, — сказал Паскаль. — Классика — это то, что заставляют учить в школе. И само это «заставление» уже придаёт классике негативный бэкграунд.

— Классика — это то, что проверено временем, — не согласился с другом Артур. — Если книга переживает автора на сто лет, она по определению становится классикой.

— Мне вообще непонятно — чего вы спорите? — выразил своё мнение Андрон. — С книгой, как с женщиной — она тебе нравится или нет. Если я не хочу эту книгу, то будь она хоть сто раз классика, читать не буду.

Разговор о литературе неожиданно продолжился после обеда во дворе Замка. Писатель поймал Артура за руку.

— Послушайте один абзац. Мне нужен ваш совет.

Делать было нечего, пришлось слушать. За цветастыми фразами и потоками слов было трудно уловить смысл.

— «Что ты глядишь на меня огнедышащим драконом!» — надрывался Писатель в стиле дешёвой аудиокниги. — «Сказал он, пронзая взглядом её хмурое лицо, изборождённое грубыми морщинами, которые покрывали её лицо, как годовые кольца деревьев, свидетельствуя о её преклонном возрасте».

— Писатель! Пишите проще! — лопнуло терпение Артура. — Пишите, как Фолкнер: он сказал, она сказала.

— Но это же примитивно! — возмутился Писатель.

— Фолкнера признали классиком? Всё! Значит, это нормально.

— Это Фолкнер классик?! — опять возмутился Писатель. — Нашли классика!.. Не-е-т! Этот огород зарос сорняками! Литературные грядки надо прополоть.

— Так какой совет вы от меня ждёте? — поторопил Писателя Артур.

— Спасибо! Вы мне уже дали совет.

Обиженный Писатель удалился.

На следующий день Шут решил съездить в Кардерлин, и Артур присоединился к нему. Они выехали после завтрака и к обеду были на месте. Шут отправился в гости к своей «любезной» и просил Артура его не ждать. Артур поглазел на бродячих акробатов, погулял по ярмарке и вышел в самый конец площади, где среди шумной толпы старьёвщиков увидел гадалку. Старуха сидела на деревянном ящике. Глаза её были закрыты. Казалось, она, сидя, спала.

Артур обрадовался ей, как старой знакомой, подошёл и присел перед ней.

— Погадаете мне ещё раз? — протянул он ей свою ладонь.

Старуха приоткрыла глаза, посмотрела сквозь него и снова закрыла глаза.

Артур уже хотел уйти, но старуха вдруг снова открыла глаза и взяла его руку. Она не стала её рассматривать, она сжала её в своей руке. Она сжимала её всё сильней и сильней. Артур снова почувствовал, какой сильной может быть рука этой женщины. Это длилось несколько минут. Старуха