Цветок камалейника - Ольга Громыко

— А ваши липовые радки? гадки? умеют, да?!

— Зато они и денег не требуют! — парировал ЭрТар. — Верь себе в них на здоровье, не отвлекаясь на мирское.

— На шипы тебя за такие разговорчики, «сорока» драный, — с досадой бросил Джай, мысленно добавив: «И меня тоже — за то, что уже пятый день их слушаю и ничего не делаю». Помолиться, что ли, для очистки совести? Но заниматься этим при жреце и горце — якобы не имеющим ничего против — было неудобно. Один втихомолку ржать начнет, у второго такое лицо сделается, что лучше бы ржал.

— Зачэм абижаэш’?! — в отместку перешел на лжеакцент ЭрТар. — Гони купец — сиди без ковер, гони бог — сиди без ирна! Горэц умный, он со всеми торгуй! А кто там тки-пряди, глина меси — не его забота!

— Слушай, ты вообще хоть в кого-нибудь веришь?

— Канэчна, — гордо подтвердил тот. — В сэбя! Ну и в тэбя мала-мала... Эй!!!

Жрец, видя, что парни прекрасно беседуют и без него, подобрал вещи и был таков, даже не потрудившись окликнуть спутников. Так что добриваться горцу пришлось на ходу, и одной царапиной он все-таки обзавелся.

— А давай пройдем Иггросельц насквозь, и ты позовешь свою Госпожу с другой стороны? Тогда мы точно будем знать, в городе она или нет! — запоздало осенило его.

Брент покачал головой:

— Каждый жрец может вопросить лозу только раз в сутки. Придется ждать до следующего утра.

— Но йеров-то много! Что им стоит воззвать из разных частей Царствия и…

— Нет. Все их «манки» воспринимаются Привратницей как один. Видимо, из-за того, что звучат одинаково лживо. Пока лоза показывала расстояние, йерам хватало и этого. Но сейчас они в равных условиях с нами.

— Ага, в равных, — скептически буркнул Джай. — Если не считать ту кучу народа, которую они могут привлечь на поиски, чтобы растрясти любой стог на соломинки, а нас на кусочки…

Обережник загородился ладонью от солнца и оценивающе поглядел на город, до которого осталось меньше выстрела. Ворота были закрыты, не иначе как в связи с поисками Твари. Вдоль дороги тянулась какая-то ботва — слева высокая, густая, справа низкая и пучковая. Посредине неподвижно лежала крагга, при виде которой у парня зачесалась нога.

— Стой! — возопил ЭрТар, да так дико, что Джай промахнулся по тушке и чуть не упал.

— Ты чего, рехнулся?!

— А вдруг она живая? Сейчас как вскочит и вцепится тебе между ног, будешь знать!

— По-моему, дохлее не бывает.

— Но она целая, а крагга бывает либо целая, либо дохлая, — продолжал упорствовать охотник. — Ее только стрелкой прибить и можно!

— Может, она от старости померла?

— Да у нее еще пух до конца не сошел!

— Ну заболела… — Джай, впрочем, не собирался рисковать своим драгоценным междуножием ради победы в глупом споре. Обережник выдернул из полевой ограды надломленный прут и потыкал им тварь.

Крагга легко перевернулась, оказавшись не только дохлой, но и окоченевшей.

— Что это с ней? — Крепко озадаченный охотник присел на корточки и осторожно потрогал гадину пальцем. Любопытный кис тут же «помог», хлопнув по ней лапой. Панцирь проломился, из трещин хлынула белая вонючая пена. Корлисс чихнул, отпрыгнул и принялся брезгливо скрести землю когтями.

— Пришлые твари слабеют с каждой инициацией Привратницы. — Жрец прошел мимо, едва удостоив краггу взглядом. — А когда она полностью обретет силу, будут вынуждены либо покинуть наш мир, либо издохнуть.

— Кого ты называешь пришлыми? — подозрительно уточнил Джай. — Мы-то сами уцелеем? Или… вон там подальше еще и песик лежит!

В другое время обережник его бы даже не заметил — вокруг людских поселений всегда полно дохлятины, от не доживших до осени цыплят до коровьих черепов (не внутри же им вонять!) — но после слов жреца каждая муха казалась зловещим предзнаменованием.

— За нас не ручаюсь, — без тени шутки сказал Брент. — Но людям и животным она принесет жизнь, а не смерть. Пришлые же… Например, вот это. — Жрец кивнул на злополучный собачий труп у обочины, почти скрывавшийся под студенистой листвой плесниды. Из кокона торчали только лапы и оскаленная морда с высохшим языком. Алые зонтики соцветий легонько покачивались на ветру. Рядом валялось несколько вороньих тушек — плеснида ни с кем не собиралась делиться своей добычей. Еще до утра она зацветет и на них.

— Ну и что? Обычное растение-падальщик.

— Но плеснида настолько ядовита, что саму ее никто не ест. Даже трава на этом месте лет пять не будет расти, да и потом оно будет выделяться из луговины. Она чужая нашему миру. Он не принимает ее даже мертвой.

— Эй, — спохватился охотник, — выходит, если мы добьемся успеха, то я останусь без работы?!

— Если мы его не добьемся, — сверкнул на него глазами Брент, — то это будет волновать тебя меньше всего. И я сомневаюсь, что об утрате крагг, морунов, плеснид, дхэров и прочей дряни всплакнет кто-нибудь еще.

— Дхэров?!

Но жрец, подойдя к воротам, уже решительно стучал в них рукоятью плети.

…Возрадовался он, но и усомнился:

— Господь мой Двуединый, счастлив и горд я быть Твоим гласом, но вдруг люди не пожелают меня слушать? Успели они сотворить себе множество ложных богов для поклонения, как же я сумею убедить их, что только Ты истина?

Ответил ему тогда Иггр:

— Когда потребуют они доказательств, воззови ко Мне, и отвечу Я силой Своей.

…Так стал святой Ирн первым Взывающим, а чудеса, чрез него Иггром творимые, по сей день ирнами именуются.

Из наставлений для Внимающих

Оконный наличник был слишком узок для вороны, поэтому птица просто уцепилась за него когтями и, хлопая крыльями, пронзительно заорала.

— Заткни эту мозгоедку, ась?! — простонал лежащий на кровати человек, отворачиваясь к стене и накрывая голову подушкой.

Смиренный торговец и честный налогоплательщик Шелух по кличке Кость отнесся к крикливой гостье куда благосклонней. Он уже давно проснулся, опохмелился после ночной гулянки и даже успел пересчитать предшествующие ей барыши, чем остался весьма доволен.

Ворона отлепилась от наличника, давая распахнуть окно, и влетела в комнату. Уселась на спинке кресла и начала прихорашиваться, делая вид, что не замечает, как человек отвязывает от ее лапы мешочек с запиской.

Дом торговца обычно делился на лавку и собственно жилье, но Шелуху этого показалось мало. Он жил на втором этаже, а случайным посетителям его лавчонки частенько становилось дурно от тесноты, ибо там с трудом умещались прилавок и три полки: с рухлядью, упоенно поедаемой молью, с ржавой (или грязной, смотря из чего она была сделана) утварью и с низкопробными книгами, такими захватанными, что их противно было взять в руки (знакомые ехидствовали, что их сам Шелух и писал, на что тот очень обижался, утверждая, что вышедшие из-под его пера шедевры здесь бы не пылились). Основная же часть первого этажа вкупе с подвалом (которого в плане здания не значилось) отводилась под загадочную «подсобку», куда хозяин отправлялся «поглядеть, авось завалялось в уголке», если посетитель непременно желал кое-что купить, ссылаясь на общих знакомых, которые якобы видели нужную вещь именно в этой лавчонке.