Снежных полей саламандры - Ната Чернышева

Но еще страшнее оказалась группа из десяти фигур в боевой броне, которым устроенный Энн ад оказался нипочём. Они слаженно шагнули вперёд, и разрушительная волна разбилась о них, как разбивается о прибрежные камни волна морская. Ещё один слитный шаг, и над вскинутыми кулаками вспыхнуло знакомое до боли, родное алое пламя.

— Да это же наши! — выдохнула Ане с громадной, очумелой радостью. — Энн, это наши! Наши!

Алое пламя пирокинеза погасило вызванное ужасом подруги сумасшествие, поглотило его и рассеяло. Энн ткнулась мокрой головой Ане в плечо. Она тяжело дышала, по щекам текли слёзы.

— Живы, девчонки? — участливо спросил один из пирокинетиков космодесанта Земной Федерации, останавливаясь рядом с ними.

Ане вскинула голову. Γолос показался ей знакомым, а затем вломилась в сознание информация на нагрудной нашивке — Жаров И.В, RH II—. Да этого не может быть просто потому, что не может быть никогда!

Энн вскочила, встрёпанная, злая.

— Я с вами пойду!

— Целитель? — уточнил он

— Да!

— Сиди.

Она возмутилась, но ей велели всё тем же спокойным, — знакомым до боли, пусть и пропущенным через фильтр штурмовой брони, но всё равно узнаваемым! — не терпящим возражений голосом:

— Займись подругой, она ранена.

— Игорь… — жалко выдавила из себя Ане, горло перехватило.

Он качнул головой: потом, не сейчас, я — при исполнении. Ане беспомощно кивнула. Бой есть бой, и он ещё не окончен. У них будет время объясниться друг с другом потом. Когда врага выкинут вон со станции. А пока незачем отвлекать солдата на выяснение отношений.

— Где ты успела? — удивлённо спросила Энн, рассматривая обожжённую руку Ане.

Конец котёнку, обречённо подумала Ане. Опять импланты вживлять заново. Да что за невезуха, в конце-то концов!

Много позже Ане узнает, что адмирал ВКС Кай Тропинин устроил из станции Кларенс ловушку для оллирейнского лантарга. Это был рискованный, очень опасный план, со множеством жертв. Но иначе укоротить разошедшегося не в меру Ми-Скайона не представлялось возможным. Предполагаемые жертвы были признаны оправданными. Военные получили отмашку на исполнение. И поставленная задача была выполнена.

Любой ценой.

Невзирая ни на что.

Ольры потеряли здесь треть своей синтагмы, пленников им взять не удалось, разрушить станцию и верфи — не удалось. Шахматная партия космического масштаба. Пешками жертвуют, чтобы выиграть короля. И если пешка — это ты, то не вздумай плакать. Так надо. Таковы правила Игры.

Но тогда, пока Энн лечила ей руку, Ане ни о чём подобном не думала. Все её мысли были об Игоре Жарове, о том, что им непременно надо встретиться, и что он, наверное, её не простит. Вообще не простит. Совсем. Она бы на его месте себя точно бы не простила.

В затылке свербело от стыда. Как она могла написать ему такое глупое, тупое, отвратительное письмо, и — сбежать, бросить. В голове не укладывалось.

Простит он?

Не простит?

Она не знала.

И очень боялась узнать.

Примерно на полдороге к родному госпиталю Энн стало плохо, и приехала она в своё отделение бессознательной тушкой.

— Паранормальный срыв, — объяснил её состояние доктор Сормор, уже знавший, чем окончилось дело между Энн и ольрами в ангаре.

— Она восстановится? — спросила Ане.

Ей не понравился тон, каким старший врач сказал о срыве. Что-то подсказывало, что здесь простой мигренью подруга не отделается.

— У неё очень нестандартные спецификации, — ответил Сормов и, подтверждая нехорошие предчувствия, добавил: — Любой из нас… уже бы погиб. А она еще жива.

— Но надежда есть? — обеспокоенно спросила Ане.

— Надежда есть всегда… Давайте, раз уж вы здесь, доктор Ламель, я посмотрю вашу руку. Потом у меня такой возможности не будет.

Ане морально приготовилась к тому, что импланты будут менять. Снова. И снова это растянется на десять дней вынужденного безделья, тогда как уже сейчас она, хирург, могла бы приносить пользу. И билась в сознании, не утихая, мысль об Игоре. Нашёл. Спас. Дико, конечно, откуда он знал, он исполнял приказ, и вместе со своим взводом планомерно и методично вычищал врагов из занятых ими ангаров; их, её и Игоря, свела простая случайность.

Предназначение.

Как после такого не поверить в судьбу?

Но оказалось, что комплект «Инекон» — в высшей степени замечательная штука, вполне способная к регенерации, если не задеты точки роста и уцелели внешние, скрытые в подушечках пальцев, части. Оставалось только дать толчок к развитию, что доктор Сормов и сделал.

— Полное восстановление, — сказал он, — наступит через двое суток. А до того постарайтесь нe напрягать кисть и вообще двигать рукой как можно меньше. Наденьте бандаж, не рискуйте зря.

— То есть, через два дня я смогу оперировать? — спросила Ане, не веря своему счастью.

— Лучше через три.

— Спасибо!

Отлично. На большее Ане даже не смела надеяться.

Она вернулась в своё отделение и обнаружила доктора Циссви на диванчике в холле. Та, как была в операционном костюме, так и не позаботилась от него избавиться. Волосы под шапочкой, крылья спрятаны в тонкую полупрозрачную защитную плёнку. Тяжёлый день, и он еще не собирался заканчиваться…

Ане тихонько прошла мимо, думая, что гентбарка спит, и лучше её не трогать, пусть отдыхает. Но Циссви не спала.

— Это вы, доктор Ламель, — сказала она устало, спуская ноги на пол. — Что у вас с рукой?

— Травма, — Ане не стала вдаваться в подробности. — Приду в норму на третий день.

— На третий день это хорошо…

Циссви, забывшись, отёрла лицо краем крыла. Ане давно уже работала с нею вместе, экзотическая нечеловеческая внешность не вызывала больше оторопи, но иногда всплывали такие вот мелочи в жестах, в поведении, в общей пластике, и снова становилось не по себе, как в первый раз. Ане осторожно присела рядом. Спросила:

— Что-то случилось?

Помимо запредельной усталости в лице заведующей было что-то ещё. Ане затруднилась бы определить, что именно. Но очень хорошо чувствовала настроение гентбарки.

Глухое отчаяние.

Циссви быстро посмотрела на неё, потом отвела взгляд. Сказала:

— Тивиропи ранена.

— Серьёзно? — спросила Ане, и тут же пожалела о вопросе.

Будь ранение несерьёзным, Циссви бы так не переживала. Гентбарка только кивнула. Очень человеческий жест. И человеческое же отчаяние во взгляде. Сёстры были очень привязаны друг к другу, и, хотя Тивиропи по каким-то причинам восставала против диктата Циссви, это не умаляло их связи.