Умереть, чтобы воскреснуть - Андрей Воронин

— Решил заняться аутотренингом, — объяснил капитан. — Я тут подсказал ему пару упражнений.

Чего, в самом деле, время зря тратить?

Наверху кто-то зашевелился, скрипнув металлической сеткой. Человек лежал, с головой накрывшись простыней. Присмотревшись, Глеб узнал его ладонь — единственную часть тела, выглядывающую наружу. Узнал, но не поверил глазам.

Мирон?

— Сегодня к нам присоединился, — прокомментировал Веденеев. — Я просто хотел доказать, что дело не в тебе и не в твоих ребятах. У теперешних сторожей мне гораздо легче забрать, что надо.

Вероника присела в углу на корточки, стала мыть пустую миску в тазу, поливая водой из канистры.

— Сейчас будешь снимать или потом? — изучив при встрече спортивную сумку Глеба, капитан обнаружил в ней видеокамеру. — Объектив подходящий и такую освещенность возьмет.

— Это для кого, для телевидения? — спокойно поинтересовалась Маша.

— Для родни и прочих заинтересованных лиц, — ответил Сиверов.

— Тогда можно и бесплатно, — заметила она.

На свободе Маша шутила реже других, а тут вдруг в ней прорезалось чувство юмора.

— Сама понимаешь, чего нельзя говорить, — предупредил Веденеев.

Маша молча кивнула. Нельзя ни одним словом характеризовать свое местонахождение.

— Не хочешь поснимать? — обратился капитан к выпавшему из сосредоточения Денису.

Тот встряхнул золотистыми прядями и с легким удивлением поздоровался со Слепым. Только потом разглядел видеокамеру и осознал вопрос.

— Что снимать?

— Всех по очереди. Есть возможность передать приветы.

Приняв камеру из рук Глеба, Денис включил ее и собрался направить на Прилукскую.

— Стоп. Маша становится вон туда, — показал капитан. — Следующие тоже. Камерой не водить из стороны в сторону.

Солдатские кровати не обязательно должны были находиться на территории части, но капитан все равно не хотел, чтобы они попали в кадр. Маша послушно встала в угол, спиной к стенке, и сразу же, не подыскивая нужные слова, сказала:

— За меня не беспокойтесь, жива-здорова. Конечно, хотелось бы попасть на свободу. Чтоб это была настоящая свобода, без надзора. Мы стали заложниками раньше, чем оказались здесь. Это вы нас сделали заложниками своей подлости. Мы хотим, чтобы все закончилось, чтобы вы хоть частично искупили свою вину.

Сиверов не верил своим ушам. Гордая, самовлюбленная девчонка, откровенно презиравшая людей не своего круга, не своей тусовки, говорила именно то, что было нужно капитану. И главное, не через силу, не ломая себя, не сквозь зубы. Как ему "удалось за такой короткий срок подчинить их своей воле?

— Все, конец, — объявила Маша, выходя из угла.

— Кто у нас следующий? — поинтересовался Веденеев.

Вероника как раз закончила мыть алюминиевую миску и две ложки. Вытерла ладони о свои ярко-красные, уже основательно запачканные брюки от Calvin Klein и заняла место подруги.

— Я тоже в порядке, паниковать не стоит. Просто сядьте и задумайтесь о причинах: почему все так случилось? Лично я уже задумалась. У меня особый случай: я единственная из всех несу не только коллективную ответственность. Я еще лично виновата в том, что случилось с нашими согражданами. Исход суда был во многом предопределен, но я все равно обязана была выполнить свой долг до конца. А я оказалась не готова.

Сиверов непроизвольно поморщился. Не зная точных обстоятельств дела, он был уверен, что Вероникины слова соответствуют истине. Но как-то уж слишком гладко звучало ее признание. Может, все заложники решили подыграть капитану в интересах скорейшего освобождения? Они ведь не боятся унизиться перед людьми второго и третьего сорта.

— Главная вина, конечно, не моя. Тех, кто придумал, обосновал и совершил жуткий фарс, предательство в худшем виде.

«Или ее красноречие всего-навсего профессиональная привычка юриста?» — засомневался Глеб.

Маша растолкала спящего Мирона. Тот, наоборот, не удивился присутствию Сиверова и сразу понял, кого и зачем снимают на камеру. Машинально пригладил волосы, отряхнул пиджак. Чувствовалось, что он совсем свежий человек на объекте 149А и еще не потерял интереса к собственной внешности.

— Уже идти держать спич? Сейчас, секунду.

Он протер глаза, глубоко вздохнул, помассировал пальцами затекшую шею и, наконец, занял место в углу.

— Уверен, что больших новостей я здесь не выдам. Я присоединился к большинству. Лена, привет… Хотя тебе это, может, и не покажут. Короче, надо было иметь совесть и сразу договариваться с товарищем капитаном. А если бы все сложилось по-другому, если бы его поймали или застрелили?

Неужели вы все смогли бы спокойно спать, не чувствуя за собой никакой вины? Бьюсь об заклад, что кто-то из вас сейчас сидит и придумывает очередную дерьмовую хитрость. Папа, если ты сможешь меня увидеть и услышать…

Он подумал еще и махнул рукой.

— Пустой разговор. Не хочу больше. Давай, Денис, отсниму твой спич.

Камера перекочевала из рук в руки. Последняя речь мало отличалась от предыдущих. Денис говорил, что Веденеев не виноват, ни один нормальный человек не мог бы примириться с такой несправедливостью. Единственный из всех он пожаловался на условия содержания:

— Здесь нет нормального света. Здесь далеко не шикарно…

Закусив задрожавшую губу, он вскинул аристократический подбородок и отвернулся в сторону от камеры.

— Кто-то хочет еще что-нибудь передать на волю неофициальным порядком? — осведомился Веденеев.

Денис отсел подальше и молчал, стыдясь собственного малодушия перед камерой. Остальные тоже не кидались с просьбами и пожеланиями. «Неужели они способны так четко один за другим отыграть роль? — задавался вопросом Сиверов. — Хоть кто-нибудь должен был сорваться по-серьезному, чтоб потребовался дубль».

— Тогда пойдем, — кивнул ему капитан.

«Потом хором заявят на допросе, что я имел все возможности для неожиданной атаки, но не воспользовался случаем, — подумал Сиверов. — Ну и черт с ним, пусть так. Мое дело вытащить их на свободу за трое суток. За этот срок каждый должен получить свое».

На этот раз Веденеев не стал завязывать глаза бывшему сослуживцу. Они просто перешли в соседнее помещение, отличное от первого только отсутствием света. Глеб успел заметить толщину бетонной стены: пленники не услышат их разговора.

Капитан зажег огарок, прикурил от него и поставил свечу в дальний конец помещения на цементный пол. Свою сигарету Сиверов прикурил от капитанской. Вспомнил слова Звонарева о таком же разговоре в темной комнате, в облаках табачного дыма. О чем сейчас намерен говорить изгой-одиночка?