Звездные войны товарища Сталина. Орбита "сталинских соколов" - Владимир Перемолотов

Вождь перевел взгляд на карту Европы.

Точно! В две руки это могло бы получиться.

Он повеселел, найдя выход. Это только в геометрии прямая – кратчайшее расстояние. В политике все иначе. Самая короткая дорога в Варшаву шла через Берлин.

«Германия… Германия! Вот резерв и стартовая площадка Мировой Революции… С неё начинать нужно. А если там все получится… Мы с одной стороны, немцы с другой, а изнутри – поляки из «Серпа и молота»… Он снова вспомнил камень с Джомолунгмы.

Эх, американцы! Что им на месте не сидится? Сидели бы у себя в Америке, не лезли в Европу… Хочешь не хочешь, а рано или поздно придется схватиться с ними… Конечно, Большой войны не избежать. Все идет к тому, что она вот-вот разразится, но вступить в неё СССР должен не один, а с двумя новыми союзниками: Германией и Польшей!

Но до этого следовало разгромить Польшу, а значит – освободить Германию!

Сталин поднял взгляд на Тухачевского.

– Нет, товарищ Тухачевский. Воевать в одиночку это как-то…

Перевел взгляд на Литвинова.

– …как-то это нескромно с нашей стороны воевать в одиночку. Так что давайте подумаем, где нам найти союзников.

– Теоретически в Европе им может быть только Германия.

Литвинов близоруко прищурился, отыскивая на сталинском столе свой доклад, хотел там на что-то указать, но Генеральный решительно взмахнул рукой.

– Верно… Значит, нам нужны немцы.

– Только там нет армии, – напомнил Тухачевский.

Сталин усмехнулся. Какие все-таки эти военные ограниченные люди. Политически близорукие, можно сказать.

– Зато там есть немцы, злые на победителей, и ещё…

Сталин замолчал, задумавшись. Бесплотная мысль становилась планом.

Реальных сил, способных превратить Германию из лакея Антанты в наковальню, на которой можно будет расколоть Польшу, было целых две.

Немецких коммунистов Генеральный знал довольно неплохо, а вот национал-социалистов – значительно хуже. Само словосочетание «национал-социализм» раздражало его. Интернационалист Сталин национализм считал глупостью, недостойной мыслящего человека, а социалистов не любил за соглашательство и мягкотелость. Трудно было представить, что партия, чьё название составлено из двух этих слов, может представлять из себя что-нибудь путное, но кто знает… Кто там у них? Штрассер? Гитлер? Он вспомнил о том, что на выборах в 1930 году национал-социалисты, успешно разыгрывавшие карту предательства и национального поражения, обошли социал-демократов, став второй по численности партией Германии. С коммунистами можно было договориться через Коминтерн. Точнее приказать. А вот национал-социалисты… С этими придется выстраивать отношения.

Только рано об этом говорить. Сперва надо десять раз подумать… – Он тряхнул головой. Тухачевский вопросительно смотрел, ожидая окончания фразы.

– И еще там родился Карл Маркс.

Сталин мельком глянул на часы и решительно направился к двери.

Корреспондент приехал в обсерваторию прямо с Путиловского завода.

После бодрой суеты заводских цехов тут было непривычно тихо и безлюдно.

Ни людей, ни звуков, и спросить-то не у кого, где тут этот двенадцатый кабинет. Оно, конечно, и понятно – обсерватория. Основная работа тут начинается ночью, когда звезды видны. Днем, верно, тут одни бездельники сидят… Хотя, по здравом рассуждении, все они тут от реальной жизни в стороне стоят. Вон сколько уже прошел по коридору и ни одного экрана социалистического соревнования не увидел, ни одной стенной газеты. Сонное царство…

Журналист вздохнул и покачал головой.

На что только народные деньги идут? Не на трактора, не на книги и газеты, а на внимательное рассматривание Луны и неба. Пустого неба, между прочим…

После Путиловского завода, после громадных сборочных цехов, после грохота паровых молотов, плющивших многотонные куски железа в тонкие листы, после длинных, уходящих в светлое будущее конвейеров – обсерватория. Тишина, шепот звезд, лунный свет… Влюбленные парочки… Короче говоря, оторванные от марксизма знания, нужные далеко не всем. Но редакционное задание – это редакционное задание.

Коридор изогнулся, став уютным тупичком с темно-зеленым фикусом у окна.

Так. Вот он, двенадцатый кабинет. Нашелся.

Глядя на дверную табличку, корреспондент сверился с бумажкой. Все точно. Доцент Козырев Н.А.

Ну, может быть, тут какая-то жизнь теплится.

Он толкнул дверь. Та приоткрылась на две ладони и встала, во что-то упершись. В щель гость разглядел внутренность кабинета и молодого человека в темно-синем техническом халате за столом.

На всякий случай спросил:

– Товарищ Козырев? Николай Александрович?

Астроном отложил карандаш, отодвинул логарифмическую линейку. Никакой попытки помочь гостю он не предпринял. Смотрел так, словно не человек перед ним стоял, а интеграл какой-то.

– Да.

Облегченно вздохнув, корреспондент стал протискиваться в дверь. Со скрипом та подалась еще на пару сантиметров, но насмерть встала, заклиненная стопкой книг. Тогда гость сперва протолкнул в щель портфель, а только после этого протиснулся сам. Демонстративно оглядевшись, обозначился.

– Здравствуйте. Я – корреспондент «Ленинградской правды». В редакции услышали о вашем открытии и дали мне поручение поговорить с вами об этом.

Ученый молчал, и по глазам никак не угадать было, слышит он гостя или нет.

«Не иначе как лунатик», – подумал корреспондент и несколько менее уверенно спросил:

– Вам звонили из обкома?

Астроном тряхнул головой, сбрасывая задумчивость.

– Да-да, конечно… Разумеется.

Корреспондент уже по-хозяйски начал оглядываться, собирать впечатления.

Тесновато тут было – шкафы, шкафы… По стенам карты звездного неба, замусоленные графики, на которых то цветные кривые переплетались, словно брачащиеся змеи, то строгие линии делили ватман на сектора и квадраты, изображения Луны в разных фазах, что-то блестяще-стеклянное, чему корреспондент названия не знал, но определенно имеющее касательство к астрономическим исследованиям.

Следуя за приглашающим жестом, гость уселся и вписал в блокнот первую фразу интервью:

«На столе книги, над головой – портрет товарища Сталина. Ученый молод.

Светлые глаза сперва кажутся холодными, словно остыли от долгого наблюдения за далекими звездами, но вот он поворачивается, и видно, как в глубине вспыхивают огоньки живого энтузиазма…»

– Давайте познакомимся для начала, – сказал ученый, протягивая руку через стол. – Меня зовут Николай Александрович. А вас?