Купеческая дочь замуж не желает - Ольга Шах

Кое-как слегка почистившись на постоялом дворе, двинулись домой. Украденная рыба, которую пацан потерял в пылу борьбы, тоже исчезла. Так что сплошные убытки.

— Пацана-то, зачем привезли? — стараясь остаться серьезной, или хотя бы вслух не хохотать, спросила я у взрослых.

— Так куда его девать? Посмотрите сами, лэрина!

Посмотрела на воришку внимательнее. Пацан как пацан, явный недокормыш, даже под слоем грязи видно, что бледноват, недоедает. Рубаха, хоть и грязная после драки и в заплатках, но не рваная, лохмы светлые, отросшие, но не слишком давно запущенные. То есть, не так давно ребенок был домашним. Что же такого с ним произошло, что пошел на воровство?

— Тебе как зовут? — нарушила я молчаливое разглядывание здешнего Гавроша.

Пацан молча передёрнул плечами, гордо задрал подбородок, демонстрируя нам свою независимость.

— Ты не фыркай тут, спрашивают — отвечай, пока тебя в мэрию не сдали. А там, знаешь, что с ворами делают? В тюрьму отправят! — припугнул пацана Тарин.

— Пусть в тюрьму, поди не хуже этого приюта! Минька я — неохотно ответил мальчишка.

О как! Интересно!

— Минька, а воровал зачем? Если есть хотел, так подошёл бы и попросил. Дядька вот этот не вредный, поди дал бы кусок хлеба с чем — нибудь вкусным — я кивнула на Димара.

Пацан сглотнул слюну, голодный всё — таки, независимо цыкнул зубом, но плюнуть на пол не решился.

— Да не нужна мне ваша еда! Я рыбу продал бы кому, пацаны говорили, она шибко дорогая, отдал бы деньги, тогда бы меня в приюте не колотили бы, наверное… — тихо совсем закончил пацан.

— Поправь меня, если я ошибаюсь. Значит, тебя зовут Минька, ты сейчас живёшь в приюте, рыбу ты украл, чтобы продать и тогда тебя не будут бить другие мальчики в приюте. Я правильно говорю? — вспомнила я свое педагогическое прошлое.

— А как ты попал в приют? И давно? Что случилось с твоими родными?

Минька немного помолчал, потом неохотно начал говорить:

— В приюте я пять месяцев, когда мать померла, а отца я и не знаю. Кому я нужен? Вот соседи и привезли в приют. Только там бьют все время и еду отбирают! У меня даже рубашку, что мама шила и сапоги, почти новые, отобрали!

В голосе у мальчишки уже слышны были близкие слезы, но он крепился.

— А девчонку я вашу не бил! Она сама, как кошка дурная, в меня вцепилась и волосья драла. И по грязи катала! И кошелек ейный я не брал!! Сама потеряла или украл кто. И синяк я ей не ставил, это она об телегу треснулась!

Так, все, прекращаем допрос, сейчас у мальчишки начнется неконтролируемая истерика, вон руки трясутся.

— Все, хватит! Тарин, веди мальчика мыться, стричься, посмотри, чтобы вшей не было или болячек каких нехороших — я махнула рукой на вскинувшегося возмущённо пацана — Димар, найди какую — нибудь одежду ему. Да принеси ему, пока мыться будет, хоть бутерброд какой, потом Малия пусть накормит его. И спать куда пристройте. Завтра разберемся, куда его.

Мужчины с незадачливым воришкой ушли, а я ещё сидела и думала, что делать с пацаном. Не отправлю я его в приют, ясно. Пристроить тут, в поместье? Посмотрим завтра, решим. А пока, как верно говорят, утро вечера мудренее.

Утром мне помогала с гигиеническими процедурами горничная по дому. Отводя глаза в сторону и пробормотав, что Лима неважно себя чувствует. Надо бы зайти, проведать ее. Мало ли. Но за завтраком Талия и Димар, родители Лимы, сказали, что ничего страшного, просто стесняется выйти с синяком под глазом. Сейчас она просто сидит в их комнате, если желаю, могу ее проведать. Димар рассказал, почему вчера Лимка так убивалась.

Дело в том, что наша Лимка начала осознавать себя девушкой. Не просто девчонкой Лимкой, с острыми, вечно сбитыми коленками, растрёпанными косицами, бегающую с компанией такой же ребятни. А наконец — то почти взрослой барышней Лимией в городском платье, с нарядными бусиками, в общем, красавицей. Нет, пока ничего серьезного нет и увлечений тоже, она пока только училась вести себя по — девичьи, кокетничать, стрелять глазками и прочая девичья чепуха. Возчиком на фургоне вчера был молодой симпатичный парень, и Лимка с ним кокетничала, он отвешивал неуклюжие комплиманы ей, она стреляла глазками.

И вот такой конфуз — прямо на глазах у остолбеневшего парня является Лима, вся из себя неповторимая, в грязном, изорванном платье, взлохмаченная, с фингалом, да ещё и обворованная! Бусики, нет, бусики остались. В сочетании с платьем в навозе смотрелись они убойно. Вот теперь Лимка и сидит, комплексует.

Талия вдруг негромко засмеялась. Мы все с недоумением посмотрели на нее.

— Димар, а ты вспомни, ты же внимание на меня обратил только тогда, когда я в пруд с гусями свалилась, а гусак ещё и долбанул меня клювом прямо по щеке! Вот, может, и нашей дочери такое же счастье привалит По

Посмеялись все, закончили завтракать, и я попросила Милаша привести вчерашнего пацана ко мне в кабинет.

Отмытый и кривовато подстриженный, в чистой и целой одежде мальчишка производил ещё более жалостливое впечатление — худой, бледный, с плохо зажившей длинной царапиной на руке и жёлтым синяком на цыплячьей шее. Короче, обнять и плакать. Одежку, видно, кто — то из работников от своих детей принес — хоть и не новая, но чистая и крепкая. На ногах старенькие, но не обшорканные сапожки. Но пацан по — прежнему смотрел недоверчиво.

— Садись, Минька! — я показала рукой на ближний к столу стул.

Мальчишка присел осторожно, полубоком, готовый в любой момент задать стрекоча.

— Давай, рассказывай, что умеешь, грамотный ли, чему сам хотел бы научиться? Тебя покормили? Никто здесь не обидел? Смотрю, подстригли, одели.

— Одели — пробурчал себе под нос пацан — остригли, как деревенского какого — то дурачка.

— А ты, стало быть, городской барчук у нас?

Пацан пробурчал что — то вообще неразличимое.

— Нет уж, будь добр, коли обзываешь, то отвечать на вопрос и объяснить, почему ты лучше деревенских мальчишек. В моем поместье все дети в школу ходят, и неграмотных детей нет. А вот про тебя мы ещё ничего не знаем. (Кстати правда, школа в Кузьминках имелась, примерно класса до пятого, туда возили детей и с двух других деревень.)

Немного помявшись, мальчишка рассказал. Жил он с матерью, отца он хоть и не знал, не признал его отец законным сыном, тем не менее, им с матерью помогал, не бедствовали. Дом был, Минька в школе учился, хорошо, в общем, было. Пока мать не умерла. Сразу появились какие — то родственники, которые предъявили бумаги о том, что мать брала у них деньги в долг и не отдала. Поэтому дом забрали, а самого Миньку отправили в приют. Хотя сам Минька помнит, что мать никогда в долг ни у кого не брала. А про приют он уже рассказывал. А что ему нравится, так он ещё не знает. Вот мама когда болела, так он сильно хотел стать таким лекарем — волшебником, чтобы маму вылечить. Вот так взмахнуть рукой, и вылечить.