Скала Прощания - Тэд Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саймон взглянул на лицо Хейстена в пятнах засохшей крови, прежде чем Слудиг и его помощники тролли закончили укутывать его тело плащом. Глаза Хейстена были закрыты, но раны его были таковы, что не оставили Саймону никакой надежды на то, что его товарищ просто заснул. Он был убит зверскими прислужниками Короля Бурь, и это нужно было запомнить. Хейстен был простым человеком, и понятие мести он, конечно, ценил очень высоко.
После того как Хейстена похоронили и камни над его могилой были закреплены, соплеменники Бинабика, мужчины и женщины, были опущены в могилы, каждый с принадлежавшей ему вещью, как объяснил Бинабик Саймону. Когда все было закончено, Бинабик выступил вперед. Он поднял руку. Тролли затянули песню. У многих, и у мужчин, и у женщин, на глазах были слезы. Слеза блеснула и на щеке Бинабика. Прошло некоторое время, и пение прекратилось. Вперед выступила Ситки. Она вручила Бинабику факел и небольшой мешочек. Бинабик посыпал что-то из мешочка на каждую могилу, затем поджег это факелом. Тонкая струйка дыма поднялась над каждой могилой, быстро разрываемая горным ветром. Закончив, он вернул факел Ситки и начал петь длинную фразу из канукских слов. Мелодия была подобна голосу самого ветра: она то взмывала вверх, то опускалась.
Песня Бинабика, подобная песне ветра, закончилась. Он взял факел и мешочек, и струйка дыма взвилась над надгробием Хейстена.
Шедда сказала детям,
— запел он на вестерлинге, —
Сказала Шедда Лингиту и Яне,
Сказала им выбирать свой путь,
Путь Птицы или путь Луны.
— Выбирайте, дети, — сказала она.
Путь Птицы — это путь яйца
И это дверь смерти.
Дети яйца остаются одни,
Отцы и матери уходят за дверь.
Пойдете вы по такому пути?
Бессмертие — эти путь Луны:
Вечно жить среди светлых звезд,
Не проходить сквозь темную дверь,
Не находить новой страны.
Пойдете вы по такому пути?
У Яны быстрая кровь,
Светлые волосы, смеющиеся глаза.
— Мой путь Луны, — говорит она. —
Не буду искать я других дверей.
Этот мир — мой родной дом.
Лингит, ее брат
С медленной кровью, с темными глазами,
Говорит: — Путь Птицы будет моим.
Я пройду в темную дверь,
Детям оставлю этот мир.
Все мы — дети Лингита —
Поровну делим Лингита дар.
Через каменные земли идем.
Только однажды, потом, исчезаем мы,
В темную дверь мы уходим.
Уходим, чтобы по ту сторону бродить,
Ищем звезды в черном небе,
На долгой дороге находим пещеры,
Странные земли, чужие огни,
Но не возвращаемся.
Закончив петь, Бинабик поклонился могиле Хейстена.
— Прощай, отважный человек. Тролли не забудут твоего имени. И через тысячи лет мы будем петь о тебе в горах Минтахока! — Он повернулся к Саймону и Слудигу, торжественно стоявшим рядом. — Вы хотите что-нибудь сказать?
Саймон смущенно покачал головой:
— Только… Да благословит тебя Господь, Хейстен. В Эркинланде тоже будут петь о тебе, если исполнится мое желание.
Слудиг ступил вперед.
— Я произнесу эйдонитскую молитву, — сказал он, — твоя песня была очень хороша, Бинабик из Минтахока, но Хейстен был эйдонитом и должен быть отпет как полагается.
— Пожалуйста, — сказал Бинабик. — Ты выслушал наши молитвы.
Риммер достал из-под рубашки свое древо и встал в головах могилы. Дымок все еще вился над нею.
Да охранит тебя Господь наш,
— начал Слудиг, —
И да вознесет тебя Узирис, единственный Сын Его.
Да будешь ты доставлен в зеленые долины
Владений Его,
Где души добрых и праведных возносят
Песнопения с холмов
И где ангелы витают во древах,
Восславляя гласом Господа.
Да охранит тебя Спаситель
От всяческого зла,
И да обретет душа твоя вечный покой,
И сердце твое возрадуется неизмеримо.
Слудиг положил древо на камни и отошел к Саймону.
— Позвольте сказать мне только одно напоследок, — возгласил Бинабик громко. Он повторил это по-канукски, и тролли внимательно выслушали его. — Сегодня, впервые за тысячу лет, кануки и утку, тролли и низоземцы сражались бок о бок, вместе проливали кровь и рядом пали в бою. Объединила нас общая ненависть врагов и общая ненависть к врагам, но если наши народы смогут стать рядом в грядущей битве — величайшей и, возможно, последней битве, — жизни наших друзей будут отданы еще более достойному делу, чем сейчас. — Он повернулся и повторил эти слова своим сородичам. Многие из них закивали и застучали копьями о землю. Откуда-то с высоты завыла Кантака, и ее скорбное завыванье отдалось по всей горе.
— Будем помнить о них, Саймон, — сказал Бинабик, когда остальные уселись верхом. — И об этих, и о тех, что умирали раньше. Давай черпать силу из этих дарованных правому делу жизней, ибо если нам не удастся выстоять, они окажутся большими счастливцами, чем мы. Ты можешь идти?
— На какое-то время меня хватит. Слудиг пойдет рядом.
— У нас на сегодня путь недолгий, потому что мы отправляемся поздно, — сказал тролль, взглянув на белое пятнышко солнца. — Но мы должны спешить изо всех сил. Половину отряда мы потеряли, убив пятерых великанов. Горы Короля Бурь к западу имеют множество подобных существ, и мы не знаем, нет ли их поблизости еще.
— Сколько еще пройдут с нами твои товарищи-тролли, прежде чем свернут к Озеру голубой глины, о котором говорили твои правители? — спросил Слудиг.
— Это еще одна причина для беспокойства, — мрачно заметил Бинабик. — Еще день или два, и только мы втроем окажемся в пути через Белую пустыню. — Он повернулся к большой серой тени, возникшей у его локтя. Запыхавшаяся Кантака нетерпеливо толкала его большим носом. — Вчетвером, если позволите, — исправился он без улыбки.
Саймон ощущал какую-то пустоту внутри. Казалось, если он встанет лицом к ветру, тот просвистит сквозь него беспрепятственно. Ушел еще один друг, а дом — всего лишь слово.
День клонился к вечеру. Потрепанное окружение принца Джошуа сгрудилось под покровом спутанных ивовых и кипарисовых ветвей в устланной мхом ложбине, которая когда-то была руслом реки. Тоненький мутный поток бежал в самой середине — все, что осталось от стремнины. Над ними поднимался холмистый склон, вершина скрывалась за тесно растущими деревьями.
Они надеялись добраться до более высокого места до захода сеянца, чтобы занять оборонительную позицию и быть готовыми к любым неожиданностям, подстерегавшим их в этой тенистой долине, но уже сгущались сумерки, а отряд еле передвигал ноги.