Праксис - Уолтер Йон Уильямс

Дверь с треском захлопнулась. Гредель стояла в коридоре, прижимая к груди пакеты с покупками, словно ребенка. Было слышно, как внутри квартиры Кэроль в ярости швыряет на пол все, что подворачивается под руку.

Она не знала, что делать. Первой ее мыслью было открыть дверь — она знала коды — и попытаться успокоить Кэроль и объясниться с ней.

Я не брала твоих денег, мысленно возражала она. Я никогда ни о чем не просила.

В дверь изнутри стукнулось что-то тяжелое, та даже задрожала от удара.

Кэроль не собирается во флот. От одной этой мысли опустились руки и закружилась голова. Значит, и ей придется остаться здесь. На Спэнии, в Фабах. Придется…

А что же завтра? — отчаянно подумала она. Поутру они с Кэроль собирались сходить в новый бутик. Может быть, теперь они уже никуда не пойдут?

Внезапно она осознала бессмысленность этого вопроса, и ею овладел гнев, гнев на собственную глупость. Надо было думать головой, а не соваться к Кэроль, когда та находится в таком состоянии.

Она вернулась к матери и побросала там покупки. Эвы дома не было. Гредель обуревали гнев и отчаяние. Она позвонила Хромуше и попросила прислать кого-нибудь за ней, и он весь вечер развлекал ее.

Утром она вернулась в Вольты к тому часу, на который у нее было назначено свидание с Кэроль. В вестибюле стояла толкотня — в дом въехали новые жильцы, и их пожитки загромождали несколько мотокаров с золочеными эмблемами Вольт. Гредель обратилась к привратнику тоном, каким обычно разговаривают пэры, и тот назвал ее «леди Сула» и освободил для нее одной следующий подъемник.

Перед дверями Кэроль она помедлила. Она понимала, что придется унижаться, хотя она ничем этого не заслужила.

Но это было ее единственной надеждой. Разве у нее был выбор?

Она постучала и, не дождавшись ответа, постучала еще раз. За дверью послышались шаркающие шаги, и перед ней возникла хмельная Кэроль, моргающая спросонья за завесой спутанных волос. На ней была та же одежда, что она накинула вчера после ванной, она стояла у входа босиком.

— Почему ты не вошла сама? — вместо приветствия спросила Кэроль. С этими словами она повернулась и пошла в глубь квартиры. Гредель шагала за ней, ее сердце тревожно стучало в груди.

За дверями царил полный разгром. Разбитые бутылки, подушки, какие-то пакеты, обломки фарфоровых чашек с фамильным гербом семейства Сула.

Еще больше бутылок валялось на столах, из них расползался тот же запах можжевельника, которым, казалось, насквозь пропахла Кэроль.

— Я чувствую себя ужасно, — сообщила та. — Кажется, немного перебрала этой ночью.

Неужели она забыла, гадала Гредель. Или просто притворяется?

Кэроль потянулась за бутылкой джина и, звякая о стакан, дрожащей рукой налила себе на два пальца.

— Мне нужно прийти в себя, — объяснила она и выпила.

Мысль пронзила Гредель, словно откровение. Она же просто пьяница, подумала она. Просто еще одна проклятая пьяница…

Кэроль поставила стакан на стол, вытерла рот и хрипло рассмеялась.

— Теперь можно пойти повеселиться, — объявила она.

— Да, — согласилась Гредель. — Пойдем.

Она начала подозревать, что больше ей уже никогда не будет весело.

Наверное, тогда-то Гредель и начала ненавидеть Кэроль, а может быть, этот случай только высвободил ту неприязнь, которая незаметно зрела в ней уже какое-то время. Но теперь Гредель трудно было провести в обществе Кэроль даже час, чтобы не начать злиться. Неаккуратность Кэроль заставляла стискивать зубы, а ее смех только действовал на нервы. От пустых дней, которые они проводили, бессмысленно перебираясь из лавки в ресторан, а из ресторана в клуб, хотелось кричать в голос. Ее стала возмущать необходимость прибираться за Кэроль, а делать это приходилось непрерывно. Постоянные смены настроения Кэроль, ее способность мгновенно переходить от смеха к ярости и дальше к угрюмой отстраненности доводили Гредель до белого каления. Даже любовь Кэроль и ее импульсивную щедрость стало непросто выносить. «Чего это она так суетится вокруг меня? — думала Гредель. — А что будет через минуту?»

Но Гредель предпочитала держать все это при себе, и временами ей снова начинало нравиться общество Кэроль, иногда она ловила себя на неподдельной радости, которую ей доставляло это существование. Тогда ей оставалось только дивиться, как два таких разных чувства, любовь и ненависть, ухитряются одновременно существовать в ней.

Наверное, что-то подобное происходит с ее так называемой красотой, решила она. Как правило, люди обращали на нее внимание из-за внешности, но ведь это не была она сама. Она была тем, что оставалось внутри: мыслями и мечтами, принадлежавшими только ей, а вовсе не внешней оболочкой, доступной всем. Но люди видели только эту оболочку, и большинство из них только о ней и думали, только ее и любили или ненавидели. Та Гредель, которая общалась с Кэроль, тоже была такой же оболочкой, машиной, которую она создала для общения с подругой, даже не задумываясь об этом. Эта оболочка вовсе не была ненастоящей, но это была не она.

Сама она ненавидела Кэроль. Теперь она знала это твердо.

Если Кэроль и замечала смятение подруги, то не подавала вида. Да она и нечасто бывала в состоянии замечать что-нибудь особое. С вина она перешла на крепкие напитки и потребляла их все больше и больше. Когда ей хотелось напиться, она желала напиться сразу — это была ее обычная манера, — а крепкие напитки действовали быстрее. Перепады настроения все учащались, и это не проходило даром. Ее больше не пускали в престижный ресторан, за то что она громко разговаривала и пела там, а на просьбу официанта вести себя потише запустила в него тарелкой. Ее вышвырнули из клуба за драку с женщиной в женском туалете. Гредель так и не смогла выяснить, из-за чего завязалась драка, но в течение нескольких следующих дней Кэроль гордо демонстрировала всем синяк под глазом, оставленный кулаком вышибалы.

Как правило, Гредель удавалось теперь избегать гнева Кэроль. Она уже могла распознавать тревожные сигналы и к тому же научилась понемногу манипулировать настроением Кэроль. Она могла теперь сама «менять музыку» Кэроль или по крайней мере отводить вскипающий гнев подруги от себя на кого-нибудь другого.

При этом она теперь проводила в обществе Кэроль почти все свое время. Хромуша был в бегах. Она поняла это по тому, что он прислал Панду забрать ее от Кэроль, вместо того чтобы приехать самому. Панда отвез ее в Фабы, но не в человеческий квартал: они направились в здание, в котором обитали лайоны. Пока она ждала лифта в вестибюле, ее внимательно разглядывало семейство гигантских птиц. В воздухе резко пахло нашатырным спиртом.

Хромуша окопался в маленькой квартирке на верхнем этаже, вместе с парой охранников и лайонами. Птица переступала с ноги на ногу, глядя на входящую Гредель. Хромуша выглядел обеспокоенным. Он ни слова не сказал Гредель, только кивком подбородка показал на дверь в заднюю комнату.