Зеркало грез - Надежда Черкасова

И такие же бурные аплодисменты она тоже уже слышала. Соня благодарно улыбнулась публике и, поклонившись, запела другую песню, затем третью. Музыканты с воодушевлением ей подыгрывали, придавая непередаваемый колорит музыке и исполнению.

Скоро Соня потеряла счет своим песням, а публика все не отпускала ее, требуя продолжения. Соня пела то, что чувствовала ее душа. Пение очищало и вносило гармонию не только в ее душу, но и в зал, передавая энергию любви слушателям. Казалось, они перестали дышать, чувствуя живое дыхание слов, их глубину и истинное значение. Хотя пассажиры лайнера в большинстве своем были иностранцами, голос Сони завораживал слушателей, его интонации и задушевные мелодии в полной мере выражали смысл песен.

Неожиданно Соню поразило удивительное откровение: оказывается, сцена – это жертвенное место, а потому и петь нужно от всей души, от чистого сердца! И она пела страдание, радость, горе, счастье, слезы, поцелуи и любовь. Соня жила песнями, вызывая желание публики разделять с ней всю гамму переживаемых чувств. Она уже не боялась сцены, так как свою дозу адреналина получила с лихвой, отдавая себя до капельки слушателям и переполняясь их мощнейшей энергетикой, в десятки раз превышающей ту, что дарила сама.

Так вот она какая – настоящая жизнь! Вот то, ради чего стоит жить! А там, за кулисами – только существование со сплошными недоразумениями и повседневной безотрадной суетой.

Соня вдруг ощутила жуткое сердцебиение. Но теперь-то она знала точно: волноваться – значит жить! Жить в полную силу, дышать полной грудью… Но дышать все труднее. Да и сердце, похоже, униматься не собирается. Оно словно увеличилось в размерах и уже не умещалось в груди, превращаясь в источник боли. Дыхание Сони участилось, уши закладывало словно ватой. И она поняла, что если немедленно не оставит сцену, то потеряет сознание, и последствия могут оказаться непредсказуемыми.

Да, несомненно, она не просто пела, а проживала свою жизнь в песне. Но ведь так и нужно петь – по-настоящему любить, страдать, умирать… Вот только умирать все же не стоит. Даже в песне. Иначе однажды откроешь глаза, чтобы посмотреть, что же там, на белом свете-то делается, и окажется, что кругом тишина, вокруг птички поют, цветочки растут, и ива плакучая раскинула свои ветви над твоей свежей могилкой.

Соня в последний раз поклонилась публике, прижав руки к груди, и удалилась за кулисы. «Сегодня я сделал все, что смогла, – с восторгом думала она. – И довольна собой невероятно! В следующий раз сделаю лучше».

Овации не умолкали. Соня постояла немного за кулисами, любуясь вставшей с мест и ожидающей ее появления публикой, и снова вышла на сцену. Сияющие любовью к зрителям прекрасные синие глаза, роскошный румянец и скромная улыбка признательности на устах делали ее невероятно трогательной.

К ней поднимались зрители с цветами и обожающими улыбками, благодарили, фотографировали, обнимали. Женщины трогали ее роскошную косу и даже пытались подергать, проверяя, не привязана ли. Мужчины жадно припадали к ее изящным ручкам. Соня млела от счастья.

Вырваться из плена толпы ей так и не удалось… А может, просто не очень-то и хотелось? Она не замечала суетившегося рядом Михаила и подскочившую со своими заботами о ней Антонину, которые пытались увести Соню за кулисы. Она видела перед собой только Мартина Хьюстона и его ребят, которых от чистого сердца благодарила за поддержку, ведь они помогли придать ее выступлению необыкновенную красоту и фееричность.

Подошел Симонюк с охранниками, расчистившими ему путь к предмету его скороспелой любви. Подхватив Соню под руку, он повлек ее в роскошную зону-люкс для особо важных персон. За ними последовали голливудские знаменитости, а бдительная охрана оттеснила толпу поклонников и преградила им путь к двери персонального лифта, куда вход простым смертным был строго заказан.

Они очутились в роскошном сказочном мире. Отдельная палуба на борту, собственный ресторан, бар, бассейн и вышколенная служба консьержей – огромные многокомнатные апартаменты с персональными балконами произвели впечатление даже на заморских гостей, видавших виды.

Соня купалась в лучах славы, нежась в комплиментах и искреннем восхищении искусных и любвеобильных, но вполне галантных и благовоспитанных музыкантов, не выходящих за границы дозволенного. Она чувствовала себя королевой, принимающей благодарности и заверения в вечной любви и преданности от своих верноподданных.

Даже олигарх Симонюк старательно избегал пошлых взглядов и не давал волю слишком шаловливым рукам, держа в узде свою бешеную страсть, рвущуюся наружу. Но времени он зря не терял и, как человек деловой и не привыкший попусту молоть языком, уже предварительно договаривался с Мартином Хьюстоном о записи совместного кантри-альбома с участием Сони.

Знаменитости тоже очень понравилась идея заработать на талантливой, перспективной, молодой и удивительно привлекательной русской певице, и Мартин Хьюстон даже предложил организовать концертный тур Софьи Соболевской по Америке с исполнением песен в стиле кантри, который превзошел по популярности даже классический рок. У Сони голова кружилась от открывающихся перспектив.

Плотно отобедав у хлебосольного Симонюка, все направились в ресторан, где танцевали всю ночь напролет, обмывая грандиозные планы образовавшегося содружества, обещающего крупные барыши. Тем временем лайнер вошел в бухту калифорнийского города, и Соня с олигархом отправились на берег провожать теперь уже своих партнеров по бизнесу.

В ночном клубе, куда развеселая и счастливая компания заглянула как бы ненароком, прощальная церемония затянулась, и только благодаря не теряющему бдительность Михаилу и шустрой Антонине, а также преданным олигарху охранникам пьяные в стельку Соня и Симонюк были благополучно возвращены на лайнер.

По дороге неугомонная Соня еще пыталась вернуться к своим новым друзьям, которые почти уговорили ее остаться на берегу, но недремлющие стражи были непреклонны, а сил на споры и возражения у нее уже не было. Поэтому Соня смирилась, погрузившись в беспокойные сновидения.

Михаил принес ее в каюту и заботливо уложил в кровать. Во сне она вздрагивала и всхлипывала, а он сидел рядом и держал жену за руку, кляня себя за то, что снова позволил ей выйти на сцену. История повторялась, как круговорот воды в природе. С чего начался день, тем и закончился, добавив новые проблемы.

Примчался обеспокоенный доктор и, проверив пульс невменяемой Сони, ловко вколол ей антиаритмический препарат.

– Не ожидал от вас, Михаил Борисович, никак не ожидал! Вы же мне слово давали, что ограничите выступления Софьи Михайловны.

– Я хотел как лучше.

– В этом-то вся и беда. Лучшее, батенька, враг хорошего. А потому вы сделали только хуже. Не пустили бы ее на сцену, она бы пошумела немного, да и успокоилась. Зато теперь была бы в нормальном состоянии.

– И ненавидела бы меня, и проклинала на чем свет стоит. Сплошные «если бы да кабы». Ничем хорошим эти запреты не заканчиваются. Наговорит мне, как обычно, всяких гадостей, предложит развестись и выгонит вон. Это я уже проходил. И не раз.