Камера - Джон Гришэм

– И ты готов положиться на такого сосунка?Вопрос Сэму не понравился.

– В данный момент у меня нет особого выбора.

– Эй, приятель, да ведь законы ты знаешьполучше, чем он.

– Не спорю. Но все же приятно иметь настоящегоадвоката, который оформит твое ходатайство на настоящем компьютере и подаст егонастоящему суду. Приятно иметь на своей стороне защитника, который будет наравных отстаивать твои интересы перед властями.

Доводы, по-видимому, произвели впечатление,поскольку минуты две Джей-Би не произносил ни слова. Пальцы его нервнодвигались – верный признак того, что Гуллит чем-то обеспокоен. Сэм терпеливождал.

– Я вот думаю, Сэм. Целый день не нахожу себеместа.

– Говори.

– Мы с тобой живем здесь соседями уже тригода. Ты – мой лучший друг, Сэм. Сейчас я просто не знаю, что мне делать, еслитебя все-таки поведут в газовку. Я ведь привык к тебе. Ты рядом, ты всегдапомогал мне с бумагами, в которых я ничего не смыслю, давал отличные советы.Адвокату своему я не верю. Он не пишет, не звонит, и я понятия не имею, как тамидут дела. Не представляю, сколько мне еще здесь тянуть – год? Пять лет? Этосводит с ума. Не будь рядом тебя, я бы точно свихнулся. А что теперь? Вдругтебя заберут? – Кисти рук Гуллита обреченно упали.

Сэм закурил, предложил сигарету Джей-Би,единственному сидельцу, с кем он иногда делился табаком. Хэнк Хеншоу, соседслева, не курил. В молчании оба пускали дым к потолку.

– Меня никуда не заберут, Джей-Би, – сказалнаконец Кэйхолл. – Внук говорит, у нас есть хороший шанс.

– Ты ему веришь?

– Думаю, да. Он совсем не дурак.

– Как-то уж очень необычно иметь адвокатомсобственного внука, старина.

Тридцатилетний Гуллит состоял в браке, но сдетьми еще не успел и частенько жаловался Сэму на свою легкомысленную супругу,уже подцепившую какого-то ловеласа. Жестокосердная женщина ни разу не навестиламужа, ограничившись лишь коротеньким письмецом, где сообщила радостную весть отом, что ждет ребенка. После этого Джей-Би два дня молчал, а потом все жепризнался: в прежней жизни он нещадно избивал свою благоверную и постоянноменял любовниц. Месяцем позже пришло еще одно письмо. Неверная жена просилапрощения. Приятель дал денег на аборт, объясняла она, а развод ей вовсе ненужен. Гуллит тут же воспрял духом.

– Странная штука, – задумчиво проговорил Сэм,– на меня он ничуть не похож, весь в мать.

– Значит, вошел к тебе и сразу назвалсявнуком?

– Нет, не сразу. Мы начали болтать, и голоспоказался мне знакомым. Такой же был у его отца.

– Его отец – это твой сын, так?

– Да. В живых его уже нет. – Умер?

– Умер.

В этот момент пришла книга в зеленомпереплете, вместе с запиской об удивительном сне, который Проповедник видел двеночи назад. Не так давно он открыл в себе редкий дар толкователя снов и сгоралот нетерпения поделиться с Сэмом сделанными открытиями. Сон, писал Проповедник,продолжается каждую ночь, и как только все встанет на свои места, Сэм будетпервым, кто узнает божественную истину. Несомненно одно: небо сулит узникуудачу.

Во всяком случае, прочитав записку, решил просебя Кэйхолл, он перестал петь. Помимо прочих достоинств, Проповедник обладалеще и талантом псалмопевца. Временами заунывные серенады слышались в коридоредо самого утра. Невысокий тенор звучал с поразительной мощью, вызывая бурноенегодование сидельцев. Обычно вдохновенного солиста останавливал Пакер. Как-тораз Сэм даже пригрозил Проповеднику юридическими мерами: если кошачьи концертыне прекратятся, он направит властям официальную бумагу с просьбой ускоритьисполнение вынесенного певцу приговора. Угроза была садистской, и на следующийдень Сэм принес несчастному свои извинения. Парень явно потерял рассудок, а внедалеком будущем Кэйхолл и сам рассчитывал прибегнуть к стратегииумопомешательства, так успешно зарекомендовавшей себя в Калифорнии.

Устроившись на койке, он принялся читать.Лопасти вентилятора лениво гоняли по камере липкий воздух. Через несколько минутпостель под Сэмом стала мокрой от пота. Наконец отяжелевшие веки сомкнулись. Онпроспал до рассвета, когда в воздухе можно было ощутить подобие прохлады, апростыни становились почти сухими.

Оберн-Хаус никогда не представлял собой жилуюпостройку. На протяжении многих десятилетий в здании из желтого кирпича свитражными окнами размещалась небольшая церковь. Она стояла за уродливой,насквозь проржавевшей металлической оградой в трех кварталах от центра Мемфиса.Со временем на желтых стенах появились безобразные, выполненные краской избаллончика рисунки, витражи в окнах сменила обычная фанера. Прихожане исчезлиеще раньше, прихватив с собой свои скамьи, молитвословы и даже деревянныйшпиль, венчавший их маленький храм. За воротами ограды расхаживал охранник.Рядом медленно разрушался старый многоквартирный дом, а позади бывшей церквигородские власти выстроили нечто вроде приюта, чьи жильцы и составляликлиентуру Оберн-Хауса.

Все они без исключения были молодыми мамами,матери которых тоже произвели их на свет, будучи еще подростками. Устанавливатьотцовство никто и не пытался. Возраст среднестатистической клиентки исчислялсяпятнадцатью годами, самой юной едва исполнилось одиннадцать. Из приюта ониприходили с младенцами на руках, за спинами некоторых с понурым видом вышагивалвторой ребенок. Как правило, приходили они компаниями по три-четыре человека,но случались и запуганные одиночки. Они часами выстаивали в алтарной части,превращенной теперь в нечто вроде приемной, где необходимо было заполнитькое-какие бумаги. Младенцы крепко спали, прижавшись к материнской груди, детипостарше возились под стульями. Молодые женщины негромко болтали Друг с другом.Путь сюда многие проделали пешком: поездка в такси стоила денег, а садиться заруль самим им было еще рано.

Оставив машину на стоянке, Адам приблизился кохраннику. Тот смерил гостя изучающим взглядом и указал на двери главноговхода, возле которых курили два изящных создания с малышами на руках. Изжелания хотя бы показаться вежливым Адам кивнул обеим, но те и головы к нему неповернули. Сразу за дверьми он увидел сидевших на пластиковых стульях ихподруг. Меж ног матерей ползали малыши.

Строго одетая молодая дама за столомпредложила ему пройти налево по коридору.

Дверь крошечного кабинета была распахнута.Тетя Ли мягко убеждала в чем-то собеседницу. Увидев Адама, она улыбнулась:

– Еще пять минут.