Ниро Вульф и Лига перепуганных мужчин - Рекс Стаут

Брови Чапина поднялись вверх. Вульф повернулся ко мне.

– Копию признания, Арчи.

Я подошел к сейфу, достал бумагу и передал ее Вульфу. Он развернул ее, просмотрел и передал калеке. Я сел и посмотрел с усмешкой на Вульфа, но тот притворился, что не заметил. Он снова полулежал в кресле, полузакрыв глаза и сцепив пальцы на животе.

Чапин прочитал «Признание» дважды. Первый раз он равнодушно взглянул на него и быстро пробежал глазами, потом искоса посмотрел на Вульфа, слегка скривил губы и принялся читать заново, с самого начала, куда медленнее.

Наконец он швырнул его на стол.

– Изложенное подобным образом – прозаично, смело – это производит фантастическое впечатление, не так ли?

Вульф кивнул.

– Мне пришло в голову, мистер Чапин, что вы добились ничтожно малых результатов после всех ваших стараний. Конечно, вы понимаете, что мне потребовался этот документ для того, чтобы произвести соответствующее впечатление на ваших друзей. Зная же, что мне не удастся уговорить вас подписать его, я был вынужден подделать вашу подпись, за что и хочу извиниться. Вот ваши перчатки.

Хромоногий взял перчатки, пощупал их, спрятал во внутренний карман, уперся руками в подлокотники и поднялся с кресла. Теперь он стоял, опираясь на свою палку.

– Вы знали, что я не стану подписывать подобный документ? Откуда вы это знали?

– Потому что я прочитал ваши книги и познакомился с вашим несгибаемым духом.

– Вы можете подобрать другое название для этого?

– Множество. Ваше ужасающее и плачевное инфантильное упрямство. Оно одарило вас искалеченной ногой и вашей женой. Оно чуть было не одарило вас двумя тысячами вольт электричества.

Чапин улыбнулся.

– Итак, вы прочли мои книги. Прочитайте следующую непременно. Я выведу в ней вас в качестве основного героя.

– Естественно. – Вульф открыл глаза. – И конечно, я умру насильственной смертью. Я протестую против этого. Я имею глубочайшее предубеждение против насилия в любой его форме. Так что я сделаю все, чтобы переубедить вас…

Он говорил уже со спиной калеки, который ковылял к выходу.

Но на пороге Чапин с улыбкой обернулся.

– Вы умрете, сэр, самым ужасным образом, соответствующим отвратительному, плачевно-инфантильному воображению. Это я вам обещаю.

Он ушел.

Вульф откинулся назад в кресло и закрыл глаза. Я тоже сел, вернувшись мыслями к понедельнику. Я припомнил, что, когда я уезжал к миссис Бартон, Вульф оставался в кабинете с Фрицем, разговаривая о напитках. А когда я возвратился, не было ни Вульфа, ни «седана». Но отправился он вовсе не в Томбс на свидание с Полем Чапином. Он вообще не выходил из дома. «Седан» отбыл в гараж, а Вульф поднялся к себе в комнату вместе с пальто, шляпой, тростью и перчатками. Без четверти четыре он позвонил мне из своей комнаты, чтобы я отвез шкатулку миссис Чапин, и таким образом заставил Чапина приехать к нам.

Конечно, Фриц тоже участвовал в этом обмане, а Хиббарда отослали в его комнату.

Они таки сделали из меня дурака!..

Встреча с Бесс Хадлстон была не первой.

Как-то раз вечером, года два назад, она позвонила и сказала, что ей надо поговорить с Ниро Вульфом, а когда Вульф взял трубку, кротким голосом попросила его приехать к ней на Ривердейл для деловой встречи. Естественно, он осадил ее. Во-первых, если он и выбирался когда-либо из дома, то только к старому другу или хорошему повару, а во-вторых, то, что кто-то может этого не знать, было серьезным уколом для его тщеславия.

Не прошло и часа, как она сама появилась в его офисе – комнате, которую он использовал в качестве кабинета в своем старом доме на Западной Тридцать пятой улице возле набережной, – за чем последовали пренеприятнейшие пятнадцать минут.

Я никогда не видел шефа взбешенным до такой степени. Хотя лично мне предложение показалось заманчивым. Она пообещала ему две тысячи долларов, если он придет на праздник, который она устраивала для миссис Какой-то, и будет сыщиком в игре в убийство. Она также предложила пятьсот долларов мне, если я приду с Вульфом и буду работать на подхвате. Видели бы вы, как он оскорбился! Можно было подумать, что он Наполеон, а она попросила его развернуть войско оловянных солдатиков в детской.

Когда она ушла, я осудил его позицию. В конце концов, она была почти так же знаменита, как он, – самая удачливая в Нью-Йорке устроительница праздников для представителей высшего общества. Сочетание талантов таких двух мастеров своего дела оставило бы о себе долгую память, не говоря уже о том, сколько радости доставили бы мне пять сотен зеленых. Но он только надулся.

Описанные события имели место два года назад. И вот жарким августовским утром (особенно жарким в силу отсутствия в нашем доме кондиционера, так как Вульф не доверял технике) она вновь позвонила и попросила его безотлагательно приехать к ней на Ривердейл.

Вульф дал мне знак отделаться от назойливой клиентки и повесил трубку. Немного позже, когда он удалился в кухню, чтобы проконсультироваться с Фрицем относительно какой-то проблемы, возникшей у них в связи с приготовлением ленча, я отыскал в справочнике номер ее телефона и перезвонил.

Прошел почти месяц с тех пор, как мы покончили с делом Нойхема, в доме было скучно, как в склепе, так что даже выслеживание мальчонки из прачечной, заподозренного в краже бутылки шипучки, стало бы для меня желанным развлечением. Поэтому я перезвонил Бесс Хадлстон и сказал, что если она обдумывает возможность визита к нам на Западную Тридцать пятую улицу, то я хотел бы напомнить, что Вульф занят наверху со своими орхидеями утром с девяти до одиннадцати и с четырех до шести после полудня, но в любое другое время он будет рад видеть ее.

Однако должен признаться, что Вульф не особенно обрадовался, когда в три часа того же дня я привел ее к нему в кабинет. Он даже не извинился, что не поднялся из своего кресла поздороваться с ней, хотя, надо заметить, ни один здравомыслящий человек, взглянув на его габариты, не стал бы ожидать от него подобной прыти.

– Так это вы предлагали мне однажды деньги, приглашая меня на роль клоуна? – проворчал он недовольно.

Бесс Хадлстон уселась в пододвинутое мной красное кожаное кресло, достала из большой зеленой сумки носовой платок и вытерла им лоб и шею. Она принадлежала к числу тех людей, которые мало похожи на свои фотографии в газетах, потому что самым примечательным в ее внешности были глаза, и эти глаза, стоило в них взглянуть, заставляли вас забыть обо всем остальном. Они были черными, искрящимися и производили впечатление, будто она смотрит на вас даже тогда, когда на самом деле этого быть не могло. Глаза делали ее моложе своего возраста – вероятно, сорока семи или сорока восьми лет.

– Боже, как здесь жарко, – произнесла она. – Странно, что вы почти не потеете. Я очень тороплюсь, так как должна еще увидеться с мэром по поводу сценария шествия, устройство которого он хочет мне поручить, и поэтому не имею возможности пускаться с вами в пререкания, но ваше заявление, будто я собиралась покуситься на вашу честь, – совершеннейшая глупость. Да, глупость! С вами в роли сыщика получился бы чудесный праздник. А так мне пришлось раздобыть полицейского инспектора, но он только и делал, что хрюкал. Вот так! – И она хрюкнула.