Война солдата-зенитчика. От студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941-1942 - Юрий Владимиров

От врачей я ушел сильно расстроенным из-за возникшего беспокойства о том, что же меня дальше ожидает. Медбрат доложил обо всем происшедшем со мною командиру взвода, командиру и комиссару батареи, и те решили не обращать на это никакого внимания, приказав и мне поступать таким же образом. Из них лишь комиссар мне выразил добрыми словами сочувствие и оказал в тот же день очень большую помощь в выпуске очередного боевого листка.

Принимавшиеся ежедневно перед сном дозы хинина лишь частично избавляли меня в последовавшие сутки от вечерних или ночных приступов малярии. А уколы камфорой облегчили и стабилизировали работу сердца. Начавшееся 12 мая наше наступление, по-видимому, не дало возможности главному врачу бригады осуществить его намерение относительно моей демобилизации. А затем на фронте создалось такое положение, что ему было уже не до меня.

В селе все у меня пока шло своим чередом: строил вместе с товарищами землянку-бункер для командного состава и для других целей, периодически находился на дежурствах у пушки или пулемета, нес караульную службу, помогал хозяевам сажать на их приусадебном участке картошку, ходил с ведрами за водой из колодца недалеко от речки, приносил для всего взвода из полевой кухни питание, учился приемам боев различных видов, и особенно – стрельбе из орудий и пулемета по самолетам, танкам, другим объектам и целям. Выполнял, конечно, и другие работы и обязанности.

В один из дней привезли и заставили нас изучить схематические плакаты с изображениями различных немецких самолетов, названия которых были даны по фами лиям их главных конструкторов или руководителей фирм-изготовителей. Это были «Юнкерсы», «Хейнкели», «Дорнье», «Фокке-Вульфы», «Мессершмитты» и другие, имевшие соответствующие типы, конструкции и назначения. Ведь нам, зенитчикам, очень важно было знать, по каким именно самолетам мы стреляем. Естественно, показали нам и изображения отечественных самолетов, чтобы мы не могли спутать их с вражескими.

В одну из ночей меня послали дежурить с винтовкой в не освещавшуюся керосиновой лампой хату, где помещалось штабное отделение зенитной батареи с телефоном на столе, чтобы при поступлении сверху каких-либо команд можно было сходить и передать сказанное командованию части или позвать к разговору вызываемого человека. В ту майскую ночь погода была прохладной, да, кроме того, в неотопленной хате мне пришлось дополнительно мерзнуть из-за приступа малярии. Я вынужден был сидеть за столом на узкой и длинной скамейке, не снимая с себя шинель. Было очень тихо, скучно и грустно, меня немного трясло и клонило ко сну. Поэтому я несколько раз пытался улечься на той же явно не пригодной для сна скамейке, прислонив винтовку к большой печке.

Сначала в хате никого, кроме меня, не было. Но в полночь в хате появилась одетая в короткую, деревенского пошива темную и теплую верхнюю одежду толстоватая, но красивая на лицо хозяйка – хохлушка средних лет, о которой я был накануне предупрежден. Женщина поздоровалась со мной, сказав, что она хозяйка этой хаты, после чего частично разделась, расстелила свою нехитрую постель на широкой кровати и улеглась на ней, намереваясь, видимо, уснуть.

Сквозь сумеречную темноту я смотрел на эту сцену с полным равнодушием, что, вероятно, сильно задело женское самолюбие. И наверное, по этой причине она вдруг стала расспрашивать меня по-украински обо мне и моем возрасте и, наконец, очень ласково сказала мне примерно следующее: «Ти такiй молоденький та гарненький, сидiш, мерзнеш, подь до менi, я тобi согрiю, мабуть нiколи нi спав с дивчиною, так i загинеш, не попробував жiнку, це не гоже!»

Я прекрасно понял сказанное и знал, что она совершенно права, но, сильно ослабший физически и подавленный морально, никак не мог реагировать положительно на ее откровенное приглашение к себе. Кроме того, я в тот же момент вспомнил, как комиссар батареи всех нас предупредил, что некоторые местные молодые женщины, побывавшие в оккупации, имели интимные отношения с немцами, и от этих женщин, как и от других, погулявших со многими нашими военными, можно легко заразиться венерическими болезнями. Итак, я ничего не сказал женщине в ответ и остался беспомощным перед нею, в душе сильно ругая себя за это. Но вскоре я избавился от возникшей щепетильной ситуации, так как пришел товарищ, который сменил меня на посту.

Между тем в село и на засаженные группами деревьев места около него все прибывали и прибывали ежесуточно наши воинские подразделения, и в основном пехотные. Уже почти не осталось дворов, где бы не поселились такие же, как мы, постояльцы, которые сразу же после своего появления начинали окапываться вокруг хат и других построек и производить разными средствами и способами маскировку объектов своего расположения. Небо в дневное время было ясным и солнечным, но немецких самолетов пролетало над селом очень мало. Кроме того, они не делали даже никаких попыток атаковать село и подготовленные наши позиции. Поэтому, а также, вероятно, для того, чтобы не делать сверху для немецких летчиков заметным накапливание в селе войсковых подразделений, наше командование дало зенитчикам приказ воздерживаться от открытия огня по просто пролетающим на небе самолетам.

В эти дни кормили нас значительно лучше, чем раньше, не было перебоев в получении махорки, ежедневно вечерами всем давали по 100 граммов водки. Однако уже через пару дней после прибытия в Лозовеньку мне стало противно пить водку (да и врач запретил мне ее пить из-за сердца), и свои порции этого горячительного напитка я отдавал милому соседу по кровати Михаилу Дмитриевичу, который за это был мне очень благодарен. Он всегда, когда мы бывали с ним вместе, рассказывал мне о своей очень хорошей семье – о жене, двух дочерях и сыне, по которым сильно тосковал. Сокрушался от мысли, что больше их уже не увидит, так как чувствовал, что жить ему осталось считаные дни (к сожалению, так оно и случилось). «Как же они будут жить без меня?» – говорил он.

А в целом этот период нашей жизни в селе проходил как полная идиллия, и не верилось, что вот-вот такое блаженство кончится…

…Вечером 11 мая после ужина командир нашего взвода лейтенант Кирпичев распорядился, чтобы мы все перед отходом ко сну получили неприкосновенный запас (так называемый НЗ) продуктов питания сухим пайком. Их выдал из своего грузовика «Бедфорд» старшина Ермаков. Сюда входили: три пачки концентрата с сушеной пшенной кашей, завернутой в плотную бумагу, сумочка сухарей из черного хлеба, одна большая рыба холодного копчения, шматок свиного сала, десятка два кусочков сахара и еще кое-что. Выдали также щепотку соли, которую я завернул в бумажный пакетик и вложил с ним в сумочку, где хранил отдельно дозы хинина.

Все продукты уложили в свои вещевые мешки, туда же сунули в сумочке дополнительные обоймы с винтовочными патронами. Теперь стало ясно, что завтра, наконец, мы пойдем в наступление на немцев. И тут нахальный боец Кусков вдруг задал командиру вопрос: «А как же помыться в бане? Ведь обещали всем устроить завтра баню и сменить нижнее белье, так как мы уже давно не мылись и многие завшивели. Ведь нельзя же уходить на тот свет в грязном белье!» На это смутившийся командир взвода Кирпичев лишь очень нерешительно крикнул: «Молчать! Выполняйте приказ!»

Кстати, у меня тогда тоже появились бельевые вши не только на нижнем белье, но и даже в новом белом шерстяном свитере, а также в гражданских темно-синих брюках от бывшего студенческого костюма. Эти брюки я носил под тонким, вот-вот готовым разорваться возле колен армейским зеленым полугалифе. Многие из нас тайком друг от друга, где-то в укромном месте, раздевшись догола, пытались уничтожать этих паразитов, давя их между ногтями больших пальцев.