Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время - Михаил Никитич Ишков

чудом, но товарищ Финк, взявший на себя заботы по организации гастролей, посоветовал поменьше распространяться о чудесах и более напирать на материальную основу психологических опытов.

В прямом и переносном смысле.

Он предупредил, что ни в коем случае нельзя отрываться от масс, надо доходчиво объяснять каждый опыт первичностью материи и вторичностью сознания. Не надо мистики, не надо нелепых жестов или истошных выкриков «тишина! тишина!», тем более щегольских буржуазных нарядов – фраков, цилиндров, лакированных туфель.

Здесь этого не любят…

Сознаться, Мессинг не сразу понял, что он имел в виду, а уж рекомендации насчет сценического костюма посчитал просто оскорбительными. Что же ему, в гимнастерке выступать?! Или сапоги натянуть?! «В гимнастерке и сапогах тем более не следует, – заверил Виктор Григорьевич. – Сочтут, что вы держите кукиш в кармане, ведь вы же не агитатор и не пропагандист». Вольф еще не до конца понимал значение этих слов и был вынужден согласиться с Финком.

Он первый высказал мнение, что Мессингу не следует спешить с гастролями и в ближайшее время лучше не покидать Москву.

– Куда вы торопитесь, Вольф Григорьевич? – спросил он. – Разве вас не устраивает гостиница или питание?

– Нет, конечно, – возразил Вольф. – Но кто оплачивает мое пребывание в такой роскоши? Почему я должен расплачиваться за еду какими-то бумажками? Как, кстати, они называются?

– Талоны.

– Вот именно, талоны. Я не люблю одалживаться.

Финк пожал плечами.

– Вам что за дело. Считайте, что вы в гостях у советского правительства, которое щедро и заботливо оплачивает ваше пребывание в лучшей гостинице Союза.

Такими чудесами Мессинга не раз удивляла его новая родина. Что касается Виктора Григорьевича, работа постепенно сблизила их. От него Вольф узнал много нового насчет внутренних течений в партруководстве, а также о том, кто такие «двурушники», «оппортунисты», как «правые», так и «левые», что означает термин «враги народа» и «расхитители социалистической собственности». Свою доверчивость Финк объяснял убийственным доводом: «Полноте, Вольф Григорьевич, от вас и так ничего не скроешь». Он же научил медиума, как следует читать советские газеты.

Вольф сыронизировал:

– Вверх ногами?

– Нет, – ответил Виктор Григорьевич, затем без тени иронии добавил. – Но что-то в этом кульбите есть.

Мессинг вынужден был верить ему, ведь товарищ Финк являлся не просто опытным в таких делах товарищем, но и орденоносцем, год назад получившим высокую правительственную награду – орден «Знак почета». По его словам, Виктор Григорьевич сумел отличиться двумя захватывающими повестями, повествующими о социалистическом преобразовании какого-то занюханного штетеле, о соотечественниках Вольфа, отправившихся покорять таежные дали и распахивать целину. Первая называлась «Евреи в тайге», другая – «Евреи на земле».

В те дни шла напряженная подготовка к первой гастрольной поездке на Урал. Дело было за малым – за поисками полноценного индуктора.

Лучше, конечно, индукторши.

В середине июня, когда Москва праздновала долгожданное вступление Карело-Финской республики в состав РСФСР, а центральные газеты печатали сообщения о введении новых воинских званий и фотографии счастливчиков, на которых ворохом посыпались первые генеральские чины, Мессингу позвонил Лаврентий Павлович.

Это случилось в ту самую минуту, когда в свежем номере «Известий» Вольфу бросилось в глаза сообщение о том, что фашисты вступили в Париж. Он потерял дар речи. Дело было даже не в поразительной стремительности немецкого наступления и не в том, что французская оборона, опиравшаяся на хваленую линию Мажино, рухнула как карточный домик. Куда хуже было, что прогноз, озвученный в далеком тридцать первом году, в Шарлоттенбурге, так внезапно осуществился.

Телефонный звонок привел Вольфа в чувство. Это был сам наркомвнудел. Он любезно напомнил о моем обещании навестить его в рабочем кабинете:

– Сейчас у вас найдется время?

– Ради бога, Лаврентий Павлович, я всегда готов.

– Вот и договорились. Через пятнадцать минут машина будет ждать вас у подъезда.

Присутствовавший при разговоре Виктор Григорьевич вопросительно глянул на Мессинга.

– Берия, – шепотом ответил Вольф.

Его породистое литературное лицо сразу поглупело. Орденоносец некоторое время боролся с собой, потом едва слышно признался:

– Страшный человек.

Медиум усмехнулся. Оно, может, и так, да только не страшнее Вилли Вайскруфта.

* * *

Скоро Мессинг уже сидел в кабинете наркома – скромном, признаться, кабинете. Стены обшиты деревянными панелями, стол для заседаний покрыт зеленой скатертью, окна выходят на сумеречную даже в полдень узкую улицу. Над рабочим местом портрет нашего дорогого балабоса.

Поздоровавшись, наркомвнудел сразу перешел к делу:

– Мне доложили, у вас острая нехватка индукторов. Ми можем помочь вам подобрать подходящую кандидатуру.

– Спасибо, Лаврентий Павлович. Мне бы не хотелось озадачивать вас подобными пустяками.

– Это не пустяк, товарищ Мессинг, это совсем не пустяк. Ми, болшевики, очень серьезно относимся к тем, что говорят со сцени, а также к тем, кто говорит со сцени. Впрочем, нет так нет.

Он сделал паузу, потом протянул Вольфу газету и, вмиг опростившись, вполне по-человечески, не скрывая некоторой растерянности, поинтересовался:

– Читали?

Мессинг взял газету, отыскал глазами информацию о том, что немцы вступили в Париж, и удрученно кивнул.

– Ваш прогноз оправдался, – сообщил Лаврентий Павлович и ворохом рассыпал на столе фотографии, на одной из которых была запечатлена Эйфелева башня с развевавшимся над нею нацистским флагом. – Что скажете, Вольф Григорьевич?

Вольф осторожно пожал плечами:

– Что-то не припомню, чтобы я давал такой прогноз.

С горечью комментируем – человек глупеет не тогда, когда он выглядит глупым, а когда полагает себя умным. Мессинг сразу обо всем догадался, но, считая себя несусветным умником, все еще предпочитал хвататься за соломинку случайности, стечения обстоятельств.

– А я припоминаю, что на одном из своих выступлений вы объявили: на Эйфелевой башне будет развиватся флаг со свастикой!

– Это было не более, чем догадка, – заволновался медиум. – Мне повезло. Я понятия не имел о сроках. Будущее дается мне в виде калейдоскопа. Эти картинки никак не привязаны к какому-то определенному периоду.

– Возможно, – согласился нарком. – Но в таком случае как вы объясните факт ваших встреч с Гитлером и прогноз насчет красних флагов над рейхстагом?

– Никак не могу объяснить. Я погрузился в некое невесомое состояние и описал то, что видел. Как я это увидел, объяснить не могу. Я был бы очень рад, если бы серьезные научные работники всерьез занялись мною и попытались проникнуть в тайну этого явления.

– Насчет науки и тех работников, которые, возможно, скоро займутся вами, мы поговорим позже, а пока у меня просба.

Мессинг не нашел ничего лучше, как спросить:

– Так это не арест?

Лаврентий Павлович обрадованно всплеснул руками:

– С какой стати! Если вы полагаете, что здесь собрались кровожадные палачи, вы ошибаетесь и находитесь под воздействием самой нездоровой буржуазной пропаганды. Конечно, ми обязаны