Счастье бывает разным - Иосиф Гольман

Только успел подумать, как воткнулся в пару мест, которые не на всяком джипе проскочишь. Дожди, видно, здесь прошли хорошие. А за ними, скорее всего, несколько лесовозов — колея была крайне неприятная.

Но его танкетка не подвела — не зря работала конструкторская мысль, бравшая начало еще на разбитых дорогах Второй мировой.

Дальше было легче.

Повиляв вместе с лесной дорожкой, выскочили на открытое пространство. После леса здесь казалось почти светло.

Впереди был большой луг, за ним, на взгорке, несколько домиков, а слева направо, вдоль всего горизонта, тянулась угадываемая за взгорком, отблескивающая в последних лучах неширокая река.

— Волга, — сказал Чистов. — Здесь она пока такая. Если хочешь, завтра съездим к истоку.

— Посмотрим, — неопределенно ответила Катерина, еще не вполне отошедшая от выпавших на ее долю новых знаний.

А вот и Павел, вышел их встречать. В брезентовой куртке, резиновых сапогах.

Не то что Чистов. Хотя раньше все было наоборот — Пашка в институте слыл щеголем и бабником.

Владимир въехал в ворота усадьбы — все домишки, простые, с утилитарной архитектурой, оказались на одной территории. Ворот в прямом понимании не было — их заменяли две параллельные доски, закладываемые в металлические проушины.

Павел обнял Чистова.

Не виделись они долго. Пашка после МГУ уехал куда-то в Сибирь, да и теперь встречаются нечасто. Но в юности относились друг к другу с большим теплом, и сейчас, когда социальные сети помогли отыскаться, тоже общались с удовольствием.

— Наконец-то доехал, — с укором сказал Пашка.

— Ты не представляешь, сколько навалилось всего, — оправдывался Володя. — С прошлым летом не сравнить. Тогда я был просто тунеядец.

— А я и сейчас тунеядец, — рассмеялся Пашка. — Даже трудовую книжку где-то посеял.

Вот теперь Катя его узнала по-настоящему. Все изменилось: лицо, фигура, даже голос немного как бы осип. А смех остался прежний.

— Пашка, а девушку ты не узнаешь? — спросил Чистов и осекся — время здорово изменило лица. Да тут еще пластика. Вот не узнает Катю Пашка — она расстроится.

Но не успел Владимир подсказать приятелю имя, как тот радостно заорал:

— Это ж твоя жена, Катька! Ты ее вроде у Ваньки Басаргина отбил!

Чистов хмыкнул — тема была небезболезненная. Но хорошо хоть узнал, хватит Катерине на сегодня печали.

Пашка уже бесцеремонно обнимал Воскобойникову.

— Не бойся, плащ чистый, — успокоил он ее. — Навоз я в другой одежке убираю.

— Пашка, ты все такой же, — улыбнулась Катя. Она уже не жалела о нежданной поездке и долгой дороге. А то появлялись такие мыслишки после неких печальных открытий.

На улицу из дома вышла еще одна женщина, красивая, ухоженная.

В отличие от Пашки — аккуратно одетая.

— Моя жена, — представил Павел. — Даша.

— Очень приятно, — поздоровалась Воскобойникова.

— А мы вас ждем-ждем, — легко укорила та. — А вы все не едете. Сейчас пойду разогревать.

— Помочь? — предложила Катя. Хотя не очень представляла, как помогать с русской печью да ухватами.

— Не нужно, — улыбаясь, сказала Даша. — Вы устали с дороги. Отдыхайте. Пока вас Пашка в музей затащит, я все сделаю.

Катя не очень поняла про музей. Она внимательно разглядывала Дашу — та не выглядела деревенской женщиной. По крайней мере, так, как Воскобойникова их себе представляла.

Женщины всегда внимательно разглядывают друг друга: Катерина не сомневалась, что хозяйка дома тоже успела рассмотреть ее в деталях. Интересно, догадается про пластику? Или просто тихо позавидует?

Выглядела Даша очень неплохо, но, конечно, не так, как Воскобойникова.

— Пошли, музей вам покажу, — предложил Пашка тоном, не предусматривающим возражений.

Чистов согласно улыбнулся, Катерине было безразлично, где провести следующие четверть часа. Они пошли по сырой траве к одному из домиков.

Ощутимо пахло тем самым чудесным запахом лета, вобравшим в себя и аромат трав, и грибной дух, и даже ягодные воздушные настои. Тот самый случай, когда дышать — сладко.

— А ведь раньше мы не чувствовали счастья от запахов, от ветерка, от вида речки, — тихо сказал Чистов.

— Ну так раньше нам этого было не надо, — снова рассмеялся Пашка. — Раньше мы чувствовали счастье от жизни. А сейчас — от запахов, ветерка, речки, — смешно передразнил он друга.

Пашкин музей, как и положено такого рода заведению, состоял из нескольких частей. Первая представляла собой сараюшку, к которой они уже подошли. Вторая, и главная, — домик подальше, где находилась основная экспозиция. И наконец, запасники — куда ж музею без них?

Они занимали обширные чердаки и музея, и даже хозяйского дома.

— Вот, пришли, — сказал Пашка и, нажав на что-то невидимое, включил электрический свет.

Катя вздохнула с облегчением — она нигде не заметила огней и думала, что ночевать придется в условиях, приближенных к первобытным.

В сараюшке оказалось две машины и пара мотоциклов. При ярком свете гости разглядели старый немецкий мотоцикл, еще времен Второй мировой. Его явно восстанавливали, потому что многие детали уже сверкали свежей краской, а некоторые — пока нет.

Вторым был «Харлей», с виду не очень старый.

— Я его из города с собой взял, — объяснил Пашка. — Не было сил бросить.

Из двух машин экспонатом тоже была только одна — 965-й «Запорожец», в просторечии — «горбатый».

Он был покрашен в задорный оранжевый цвет с черными круглыми пятнышками: ни дать ни взять божья коровка.

— Дети от него бы тащились, — оценил Чистов.

— Для них и сделано, — ответил Пашка. — Каждое воскресенье на нашей улице — праздник. Останетесь до воскресенья — сами увидите.

— Нет, Паш, мы завтра уедем, — ответил Владимир. — У меня на площадке полно дел.

И, чтобы отвлечь друга от неприятной темы — видать, им тут все-таки бывало скучновато без гостей, — спросил про вторую машину. На вид это был обычный «жигуль»-«пятерка», практически полностью убитый.

— Это и есть обычный «жигуль», — не стал спорить Пашка. — Там Пчелка живет.

— А больше в деревне ульи негде разместить? — удивился Чистов.

— А при чем здесь ульи? — не понял хозяин. И громко позвал: — Пчелка, Пчелка!

В салоне ржавой «пятерки» обнаружились сначала острые уши, потом острая поседевшая мордочка, потом — довольно длинное пушистое тело.

Собака всем своим видом выражала укор — чего старушку понапрасну тревожите?

— Ладно, спи уже, — извинился Пашка и выключил свет.