Как ты смеешь - Меган Эббот

Мы синхронно поворачиваем головы и видим Бет. На ней белые носки. В руке покачивается свисток.

– Ну что, сучки, – ее крик звенит в ушах, – в центр зала! И покажите, на что способны! Теперь я ваш замтренера. Самопровозглашенный.

– Как это? – возникает Тейси. – Где тренер?

В последнее время мы задаем этот вопрос постоянно.

– Вы не слышали, что ли? – Бет делает звук громче, и дребезжание в динамиках заставляет некоторых из нас вскочить; мы пружиним, нам уже не терпится начать. – Ее в полицию забрали.

– Что? – вырывается у меня.

– Она в участке. Ее увезли на полицейской машине. Благоверный поехал с ней.

Я не позволяю Бет заглянуть мне в глаза.

– А ты-то откуда знаешь? – Рири вскидывает бровь.

– А я к ней заехала, думала, может ее подвезти. И Барбара – нянька – мне все рассказала. Ну и перепугалась же она. Говорит, полицейские привезли с собой мешки для мусора и погрузили туда много чего.

Мы испуганно переглядываемся.

– Но я сюда не трепаться пришла, – рявкает Бет. – А ну докажите, что под вашими набитыми ватой лифчиками бьются львиные сердца!

Невероятно, с какой быстротой после этих слов все занимают исходные позиции.

Хлопают в ладоши, вскидывают ноги, лица раскраснелись, как переспелые помидоры.

Как будто им все это нравится.

Как будто на роль тренера сгодится кто угодно, главное, чтобы кричал погромче.

– И никаких больше мантр-шмантр и прочей фигни, – добавляет Бет. – Чтобы в кровь мне тут расшиблись! Помните кричалку старой тренерши Темплтон?

Она отходит назад, а все, кроме меня, встают в очередь на кувырки.

– Хей, хей, выше, смелей! – хором пропевают они. Кое-кто даже улыбается.

И Бет откликается с улыбкой:

– Вверх летим, в небо глядим, «Орлы», «Орлы», громче всех кричим!

Через час мы встаем в пирамиду и делаем «елочку». На месте флаера – Бет.

Мы с Рири стоим в двух метрах над полом на плечах у Минди и Кори, а Бет парит между нами вверху. Вершина нашей горы с длинным конским хвостом.

Мои вытянутые руки поддерживают ее правый бок и правое запястье. Она как деревянная доска, твердая и неподвижная. Рири подхватила ее с другой стороны.

Ее шея, позвоночник, тело натянуты как струна, застыли, напряглись. Она – само совершенство.

Я держу ее, мы все ее держим, и я понимаю, что никто никогда еще не забирался так высоко, как Бет.

Лишь после того, как все убегают в раздевалку, я замечаю одинокую фигурку, наблюдающую за тренировкой с последних рядов.

Она больше не пользуется автозагаром – она уже ничем не пользуется, но похудела еще сильнее и стала тонкой, как булавка. Кажется, она пытается мне что-то сказать.

Пластиковый ортопедический сапог, рот, сложенный буквой «О». Она хочет встать.

Эмили. Она зовет меня.

– Что? – кричу я. – Что тебе, Ройс?

Медленно, прихрамывая, она спускается с трибун, волоча негнущуюся ногу.

Мне даже в голову не приходит подняться по ступеням и встретиться с ней на середине.

– Эдди, – запыхавшись, говорит она. – А ведь я никогда раньше нас не видела.

– Как это не видела?

– Наши станты. Оттуда, с трибун. Никогда не видела.

– О чем это ты? – чувствую, как в груди у меня что-то шевелится.

– Ты когда-нибудь задумывалась? О том, что мы делаем? – спрашивает она, крепко держась за поручни.

И сбивчиво, тоненьким голоском начинает рассказывать о том, как мы стоим друг на друге, словно зубочистки, коктейльные соломинки, легкие, как перышки, невесомые, гибкие. Наш ум сосредоточен, нетерпелив и одержим лишь одним. Вся эта конструкция оживает лишь благодаря нашим телам, возвышающимся друг над другом, скрепленным друг с другом, а потом…

Пирамиду нельзя воспринимать как неподвижный объект. Пирамида – живой организм… Она неподвижна лишь тогда, когда вы велите ей быть неподвижной. Когда ваши тела становятся единым целым. А потом… вы рассыпаетесь.

– Я даже глаза закрыла, – продолжает она. – Не могла смотреть. Я никогда не понимала, чем мы на самом деле занимаемся. Никогда не задумывалась об этом, потому что сама это делала. А теперь понимаю.

Я ее совсем не слушаю. Ее голос срывается на писк, но я не слышу ее. Вот что случается с теми, кто месяц провел на больничном, месяц просидел без тренировок.

Я лишь без жалости смотрю в ее небесно-голубые глаза.

– Со стороны кажется, будто вы все пытаетесь друг друга угробить. И себя в том числе, – произносит она, разевая от страха рот.

Я смотрю на нее, сложив руки на груди.

– Ты никогда не была одной из нас, – отвечаю я.

Субботний вечер

Проезжая мимо полицейского участка, вижу у входа машину Мэтта Френча. Час спустя она все еще там.

Тренер была там той ночью – Прайн ее слышал. Значит, она лжет. Значит, она была рядом, когда с Уиллом случилось…

Фраза повисает в воздухе; я не могу закончить ее. Не могу договорить.

Я напоминаю себе, что какой бы невозмутимой она ни была, однажды я видела, как горе надломило ее каменный стержень. По крайней мере, один раз это было – когда мы в среду вечером сидели посреди коридора, и я обнимала ее за плечи; когда ночью чувствовала, как вздрагивает от рыданий кровать. Разве убийца стала бы так сокрушаться?

«Никогда не поймешь, кто из нас способен на убийство», – слышу я в голове голос Бет.

Бет, наверное, считает, что все мы способны.

Я верю им обеим и в то же время не верю ни одной из них. Обе так заморочили мне голову, что пора, пожалуй, самой взяться за ум.

В десять вечера проезжаю мимо «Стэтлерс». И вспоминаю сообщение Бет:

«На той неделе Тедди видел тренершу в «Стэтлерс» Она бухала, весь вечер говорила по сотовому и рыдала у музыкального автомата. Потом выбежала на улицу, села в тачку, врезалась в столб на парковке и слиняла».

Волосатый вышибала у входа отказывается пускать меня по моему поддельному водительскому удостоверению, согласно которому меня зовут Тиффани Рю и мне двадцать три года. Но мне, собственно, внутрь и не надо.

Я иду на парковку и хожу от столба к столбу, водя рукой по облупленной серебряной краске.

На самом последнем столбе рыхлая вмятина. Кусочки отколотой краски поблескивают на асфальте.

– Что здесь произошло? – кричу я охраннику.

Он прищуривается.