Величайший рыцарь - Элизабет Чедвик

– Да, сир. Это единственный ответ, который вы можете дать.

Рыцарь сложил руки на груди и с вызовом посмотрел на Вильгельма. Икебеф явно хотел, чтобы Вильгельм ему возразил. Как и следовало ожидать, братья де Куланс тоже кивали, поддерживая Икебефа. Еще несколько рыцарей поддержали мнение большинства. По крайней мере, казалось, что это мнение большинства.

– Болдвин? – Генрих повернулся к Болдвину де Бетюну. – А вы что скажете?

Болдвин почесал подбородок.

– Вам стоит продолжить переговоры, сир. Я считаю маловероятным, что ваш отец отдаст вам Нормандию, независимо от того, что вы сделаете.

Генрих нахмурился.

– Вы так считаете?

– Вы спросили мое мнение, сир, – Болдвин твердо стоял на своем. Он смотрел на короля широко раскрытыми, ясными глазами. За этим разоружающим взглядом скрывался один из самых умных рыцарей в окружении Генриха.

Король повернулся к Вильгельму.

– Что мне делать? Принять предложение отца или послать его ко всем чертям?

Вильгельм нахмурился.

– Болдвин сказал правду. Ваш отец не отдаст вам Нормандию или даже ее часть, но ваше присутствие при французском дворе вызывает у него досаду и раздражение. Он в вас не уверен. Он почти лишился короны в тот раз, когда вы восстали против него, а вы тогда были еще юношей. А какую панику в его стане вы способны посеять теперь, став мужчиной?

– Вы думаете, что мне следует пойти на него войной и победить? – при этой мысли у Генриха загорелись глаза.

Вильгельм покачал головой. От возможности увидеть отца и сына по разные стороны поля брани у него скрутило живот.

– Ваш отец не повторит ошибки девятилетней давности. Он уничтожит всех, кого начнет подозревать, прежде чем они смогут объединиться, а потом разделит вину на всех. Если вы выступите против него с оружием, это доставит ему большое беспокойство. Он понимает, что такой вариант исключать нельзя. Я посоветовал бы вам не идти против него войной, а очень серьезно торговаться, чтобы добиться всего, чего можно. Если он не дает вам Нормандию, то вам наадо требовать атрибутов и символов, словно вы на самом деле ее правитель.

Генрих задумался над предложением.

– Вы хитрый, как купец, Маршал, – сказал он. – Вы уверены, что родились не в семье бюргеров?

– Ему определенно нравится их общество, – ухмыльнулся Икебеф, имея в виду дружбу Вильгельма с несколькими торговцами и посредниками, которые обслуживали двор.

– У купцов можно многому научиться, – ответил Вильгельм. – И вам также следует просить чего-то для королевы, – добавил он, обращаясь к Генриху. – Тогда король Филипп не будет считать, что его семью обошли или пренебрегают ею.

Генрих допил вино.

– Хорошая мысль, – его смех прозвучал неискренне. – Так или иначе, но я заставлю отца заплатить.

Вильгельм ушел бы после этого, но Генрих не собирался спать. Как переутомившийся после праздника ребенок, он стал раздражительным, возбужденным, готовым в любой момент сорваться и опасным. Он позвал писаря и приказал тому составлять письмо отцу с указанием условий, при которых сын согласится на мир. Вильгельм слушал, как количество требований все растет, и внутренне сжимался, зная, кого во всем обвинят. Похоже, Генрих наслаждался списком, который диктовал, и смотрел на Икебефа и братьев де Куланс, ища одобрения.

– Нашему молодому господину нравится твоя идея, – тихо сказал Болдвин уголком рта. – Давай надеяться, что мы об этом не пожалеем.

– Что еще я мог сделать? Он слышит только то, что хочет услышать. Это лучше, чем побуждать его к войне.

Вильгельм потер руками лицо. Ему хотелось бы находиться в сотнях миль отсюда. Появились музыканты Генриха, бледные, невыспавшиеся, с опухшими лицами. Вильгельм понимал их состояние и с сочувствием наблюдал, как они устраиваются в углу и достают инструменты – испанскую лютню и ирландскую арфу. Он поморщился, когда они начали перебирать струны и тихо полилась музыка.

– Если уж говорить о том, что не хочется слышать, то тебе следует знать: слухи о тебе и Маргарите не утихают, – с мрачным видом пробормотал Болдвин. – В окружении короля есть люди, готовые на все, только бы свалить тебя. Икебеф всем рассказывает, как он беспокоится о чести молодого короля. Но он хочет продвинуться сам и свалить тебя. Его это волнует, а не честь короля.

– Я знаю про слухи, спасибо, – тихо ответил Вильгельм и кисло улыбнулся Болдвину. – Ты хороший друг.

Болдвин покачал головой. Выглядел он обеспокоенным.

– Да, но я не могу находиться везде одновременно, – сказал он. – Следи за своей спиной.

* * *

Генрих лег только на рассвете. Посыльных отправили к его отцу, как только рассвело. Вильгельм возвращался домой вместе с Гарри Норрейсом под пение петухов Иль-де-Франса. Вильгельма шатало от усталости. Он хотел только рухнуть па плотно набитый перьями матрас и спать вечно,но пока на это было мало надежды.

– Гарри, в следующий раз, когда окажешься на турнирном поле, постарайся не так восторженно кричать о моем мастерстве и храбрости, – попросил он, зевая так, что хрустнули челюсти. – Кое-кого это оскорбляет. Хотя мне лично плевать на их чувства, какое-то время стоит проявлять дипломатию.

Гарри покраснел.

– Я все сделаю, как вы хотите, сэр, но эти оскорбленные – трусы и лжецы, которые никогда не смогут сравняться с вами.

Рыжая щетина у него на щеках, казалось, встала дыбом от негодования. Вильгельм устало улыбнулся.

– Твоя вера делает тебе честь, – сказал он. – Но я не знаю, хватит ли моих дел, чтобы не отстать от них.

Гарри посмотрел на него совиным взглядом, правда, без совиной мудрости.

– Сэр?

Вильгельм покачал головой.

– Иди, ложись. Найди матрас и поспи несколько часов, если удастся. Я не сомневаюсь, что нас сразу же позовут к королю, как только он проснется.

Вильгельм хлопнул Гарри но плечу и, улыбаясь, посмотрел ему вслед: молодой человек, слегка пошатываясь, шел к своему матрасу в углу комнаты. Этот рыцарь всегда напоминал ему одного из цепких маленьких терьеров, которые с радостью засовывают головы в лисьи и барсучьи норы и очищают амбары от крыс, часто рискуя быть укушенными. Он подумал: как скоро один из его врагов назовет Гарри его комнатной собачкой?

Вильгельм с трудом поднялся по лестнице и толкнул дверь плечом. Хотя на улице уже поднималось красное осеннее солнце, ставни все еще оставались закрытыми, а комната – погруженной во тьму, и в ней пахло затушенными свечами. С дурным предчувствием, но без удивления, Вильгельм прошел к окнам, раскрыл ставни и впустил утренний свет. Лучи солнца упали па кровать, и полосатое покрывало, казалось, засияло, заблестело и плетение шерстяного полога. Кровать была аккуратно застелена, подушки взбиты. Ничто не напоминало, что кто-то когда-то там спал. Из угла исчез сундук, с которым всегда путешествовала Клара, а вместе с ним и шкатулка из эмали, которую он ей подарил для брошей и расчесок. Вильгельм знал, что она, вероятно, прождала несколько часов, как он и просил, поскольку жаровня еще не остыла. В комнате оставались следы ее недавнего присутствия, но Клара не стала ждать дольше. Да и зачем? Что бы они сказали друг другу? Все кончилось.