Мститель. Лето надежд - Валерий Шмаев

С эсэсовцами все было более-менее понятно, но одно обстоятельство меня сильно напрягало: у этой зондеркоманды не было цифрового и буквенного обозначения.

Обычные зондеркоманды подчинены какой-либо айнзатцгруппе и имеют в ней своего «куратора», действуют в конкретном районе или концлагере и далеко от этого района не удаляются.

В то же время Густав Пооген влегкую уезжает за двести километров от места своей дислокации и совершенно не напрягается. Причем решение о своем отъезде он принимает в крайне сжатые сроки и самостоятельно. То есть не ставя в известность свое руководство. Я не думаю, что командир зондеркоманды разбудил генерала СС ночью или ранним утром.

При этом в документах этих эсэсовцев отмечено только то, что служат они в Варшавском гестапо, и ничего более. Ни должностей, ни наименования подразделения, ни номера отдела. Только фамилии, имена и звания.

Очень необычная зондеркоманда. Очень. Как бы нам за нее не прилетело незапланированных, но от этого не менее неприятных звездянок.

Александр Иванович Малышев мне тоже сильно удружил. Уж и не знаю, за какие прегрешения мне такие почести. На таком задании можно и накрыться со всем отрядом этих контуженных на всю голову фронтовых офицеров.

Как это ни странно, но район, который мне необходимо было тщательно изучить, ничем особенным не выделялся. Ни во время боевых действий немцев с регулярной армией Польши в тридцать девятом году, ни во время оккупации Польши немцами, ни во время освобождения нашими войсками польской территории в этих нескольких воеводствах ничего особенного не происходило.

В этих районах даже крупных концлагерей не было, но в сорок девятом году прошлого для меня века в старых шахтах, находящихся в Опольском воеводстве, совершенно случайно было обнаружено крупное захоронение. Более девяти тысяч человек было найдено всего в четырех полностью засыпанных и тщательно замаскированных штольнях.

В самом низу и приблизительно до середины стволов шахт лежали в основном наши военнопленные, но вот от середины и в самом верху немцы уложили гражданских людей. Вперемешку с совершенно другими военнопленными. Эти военные были в остатках довоенной польской формы, а гражданские в очень дорогой цивильной одежде, и судя по деталям этой самой одежды, были они не поляками. Местные жители, по крайней мере, из погибших никого не опознали, и массовых исчезновений состоятельных граждан в Опольском и близлежащих воеводствах за всю войну зафиксировано не было.

Сразу после войны на это захоронение никто особенного внимания не обратил – подобных братских могил после войны находили десятки. Около каждого концлагеря, где не было крематория, находились подобные импровизированные кладбища, но это захоронение выделялось своей необычностью – люди были уничтожены в практически безлюдном месте.

Малышев предположил, что, вероятнее всего, эти гражданские были специалистами-строителями. Равно как и пленные польские жолнежи, которым пообещали свободу после окончания строительства. Но строителями чего? Нигде в округе и намека не было на строительство крупного военного или гражданского объекта.

По заключению экспертов, общему состоянию тел расстрелянных и в первую очередь по уцелевшей одежде и обуви гражданских людей, последний расстрел произошел летом сорок четвертого, а вот наши пленные…

С нашими солдатами все не было так однозначно. Пленных привозили и расстреливали небольшими группами в разные временные отрезки – в самом низу шахты попадались трупы в потрепанных шинелях и с намотанными на шеи и на ноги тряпками. То есть убитых, как это водится у хозяйственных немцев, перед уничтожением даже не раздевали.

Кроме этого, сами шахты были не только засыпаны, но и тщательнейшим образом замаскированы так, что эти старые выработки не смогли найти даже старожилы. Впрочем, старожилов тоже пришлось разыскивать, так как оказалось, что в сороковом году немцы вывезли население четырех деревень, оградив небольшую запретную зону.

Некоторая часть жителей была отправлена прямиком в «Освенцим», а большинство распределили по рабочим лагерям Германии. После войны небольшому количеству жителей удалось вернуться домой. В основном это были девушки и юноши в возрасте до двадцати пяти лет, а вот люди среднего возраста и старики, то есть те, кто помнил о местах расположения старых выработок, пропали все до единого.

По экспертному заключению аналитиков Федеральной службы безопасности России, а перед этим экспертов Комитета государственной безопасности Советского Союза, на разных этапах неведомого никому строительства пленных отсортировывали, вывозили в район старых выработок и уничтожали. И делали это тайно даже от местной оккупационной администрации.

Все это было достаточно странно. Необычным было и задание Малышева: найти месторасположение этого секретного объекта и при этом ни в коем случае не позволить немцам обнаружить мою группу.

Единственной зацепкой, которой я достоверно располагал, был аэродром транспортной авиации большой грузоподъемности, подчиненный специальному штабу под командованием обергруппенфюрера СС Ганса Каммлера. Этот высокопоставленный эсэсовец руководил всеми разработками нового оружия, включая производство ракет ФАУ-1 и ФАУ-2, а также курировал все остальные особо секретные проекты фашистской Германии. При этом Ганс Каммлер являлся доверенным человеком Адольфа Гитлера и первым заместителем Генриха Гиммлера.

Располагался аэродром недалеко от польского города Ополе и, казалось, был обыкновенной транзитной точкой для дозаправки самолетов. Точно такой же точкой, как и аэродром под Ригой, – слишком сильно совпадали детали его расположения и охраны аэродромов, но теперь мне это только казалось. Чересчур много вроде бы не связанных друг с другом деталей вывалил на меня генерал-майор Малышев, а он никогда и ничего не делает просто так.

Байков

Байков думал, что они сразу эсэсовцев допрашивать начнут, а капитан «Леший» действительно немцев хлебом кормить принялся, да плотно так и с сухими немецкими галетами. Все пятеро немцев жрали так, что у них за ушами трещало. Поначалу. И ведь «Леший» сам немцев кормил, потому что они были раздеты до исподнего и намертво привязаны к массивным дубовым стульям, взятым в гостиной хозяйского дома.

В процессе кормления «Леший» немцев допрашивал, но как сказал бы «Багги»: без особенной энтуазизмы. Так, по мелочам: как зовут того или иного пленного, откуда он родом, как давно служит в СС, кто родители? Но спрашивал как-то вяло – ненастойчиво. Немцы не отвечали, а по большей части огрызались или скалились, но «Леший» только усмехался да продолжал немцев галетами потчевать, пока они отворачиваться от угощения не принялись.

А минут через сорок или побольше чутка немцы начали просить пить, и тут «Леший» стал над ними издеваться. И как издеваться! Нальет воду из фляжки в металлическую кружку и маленькими глотками отпивает, а немцы на него как на икону пялятся. Все трое. И офицер их тоже. Раненного в предплечье и бедро эсэсовца майор к тому времени уже больше часа в одиночку допрашивал, а оберштурмбаннфюрер с самого начала один сидел, хотя его тоже так накормили.