Орден Последней Надежды. Книга 2. Святой воин - Андрей Родионов

Тут я хмурюсь. Что может быть ужаснее для купца, чем возвращать деньги за уже проданный и отпущенный со склада товар?

Офицер молча разворачивает поданное письмо, несколько минут внимательно его изучает, почему-то хмыкает, недоверчиво косится на меня, словно пытаясь уличить в каком-то пошлом подлоге. Вот еще! Скорее всего, лейтенант попросту неграмотен, как и подавляющее большинство мелких дворян. Ну а если обучен чтению, пусть даже знает почерк де Мюрража, то и это не страшно. Ведь письмо написано именно им.

Попробуй у отца Петра что-то не напиши, если тот попросит по-хорошему! Все-таки недаром францисканец три года провел в королевстве Кастилия, в тонкостях успел изучить тамошний опыт борьбы с еретиками и прочими сарацинами. Стоит ему зыркнуть исподлобья, не то что письмецо, целую поэму в прозе накарябаешь лихорадочно, сердясь на плохую заточку гусиного пера, искренне негодуя на нехватку чернил. Добрую, добрую закалку дает испанская инквизиция!

Так что доблестный шевалье де Мюрраж написал письмо сам, без всякого принуждения. Лишь посмотрел в глаза отцу Петру, как тут же попросил перо и бумагу, даже уговаривать не пришлось. Признаюсь честно, лично у меня мурашки по спине бегут, когда я встречаюсь взглядом с нашим дознавателем. Сильный духом человек, крепкий в вере, а руки у него — как у меня бедра. Всяких бунтовщиков и прочих мизераблей отец Петр искренне недолюбливает, считает их настоящими еретиками, отступниками от Божьего дела.

Офицер подходит к первой телеге, стражники по его знаку живо стаскивают дерюгу, укрывающую дубовые бочки от солнца и дождя.

— А ну проверь, что тут еще за вино, — кивает лейтенант одному из стражников.

Тот, плотоядно оскалясь, тянет из ножен кинжал. Чувствую, этот лиходей задумал сверлить дырку, того и гляди сунется не к той бочке! Я начинаю кашлять, по этому сигналу брат Реми незаметно подбивает опору, держащую первую бочку. Та поначалу медленно, а затем все быстрее катится, и уже через несколько секунд с оглушительным грохотом рушится вниз. Бочка из лиможского дуба немедленно трескается, на ноги мне плещет добрым французским вином.

Глаза стражников вылезают из орбит при виде подобной беды, мое отчаяние не передать словами. Заломив руки, я рушусь на колени, горестно завывая. «Верю, — воскликнул бы Станиславский, — вот ему верю!» — и обязательно ткнул бы пальцем, чтобы все остальные наконец поняли, с кого брать пример. Офицер лютым волчьим взглядом награждает растяпу, который поленился как следует закрепить бочку на телеге, и командует воинам, горько кривящимся у ворот:

— Пропустить!

— Господин капитан, — стонущим голосом пришепетываю я, усиленно подмигивая. — А может, бочка разбилась уже в замке, при разгрузке вашими слугами, а? Я бы в долгу не остался, а?

Лейтенант с видом полного превосходства меряет меня презрительным взглядом, кривит тонкие губы:

— Нет, подлая душонка, дворяне не продаются!

Понурив голову, я медленно бреду за последней телегой, на лице написано вселенское отчаяние. Достанется мне от хозяина на орехи! Арбалетчики рассаживаются во дворе под навесом, увитым виноградом, один из них немедленно достает игральные кости. Ну вот, не пришлось брать замковые ворота штурмом, сами внутрь запустили, и обошлось это довольно дешево, всего лишь в одну бочку вина!

А вот теперь начинается самое главное. Подвал, где кастелян замка хранит бочки с вином, расположен в донжоне. На первом этаже над ним находится казарма, этажом выше располагается оружейная, еще выше — сокровищница, над ней — жилые помещения для сеньора, буде соблаговолит пожаловать, пока же там обитает кастелян с семьей, некий господин де Бюлоз. Донжон в замке Шинтосе просто громаден, это сооружение и называется башней только по привычке. Видывал я замки, которые и в дворовые пристройки не годятся здешнему донжону.

В казарму заглядывать не будем, оружейная нам тоже ни к чему, хотя де Мюрраж и рассказывал взахлеб, что за дивные образцы брони и режуще-колющих предметов хранит там кастелян, а вот в сокровищницу зайти придется. Никак нельзя позволить какому-то барону совершить государственный переворот. Поглядим, как это у него выйдет без денег! Как доложил нам де Мюрраж, их там добрых сто тысяч экю, в пересчете на чистый вес — около четырех центнеров золота. Неплохая прибавка для королевской казны!

Двое возчиков остаются с телегами и битюгами, еще двое вместе со мной помогают слугам скатывать бочки с телег, а затем закатывают их в подвал. Толстые доски, по которым с телег скатывают бочки, прогибаются под немалым весом. Так и должно быть, ведь внутри — настоящие мужчины, а не какие-то недокормленные задохлики. Винный погреб я оглядываю с удовольствием, очень уж грамотно тут все продумано, кругом царят тишина, полутьма и прохлада. Судя по всему, подвал строил истинный знаток. Сводчатый потолок возносится над головой на добрых тридцать локтей, помещение огромно, между лежащими на боку громадными бочками можно сутками играть в прятки.

Необходимые мне емкости уже на месте. Двое прибывших со мной «возчиков» так и будут добросовестно таскать бочки с вином, пока я не вернусь из подвала. Воровато оглянувшись, я обегаю бочки, условным стуком давая понять: пора. Верхние крышки со скрипом вылетают, изнутри выпрыгивают воины-монахи.

Лица у них бледные, кто-то остервенело плюет в бочку, остальные жадно хватают прохладный воздух широко открытыми ртами. Я оглядываю всех, пересчитывая. Пятеро... Что за черт? Ага — шестеро, последний появляется из темного угла, на ходу затягивая штаны.

В дальнем углу подвала, если сдвинуть внутрь определенный камень, открывается некая дверь. Жаль только, что ведет она не в сокровищницу, а всего лишь на второй этаж. Не настолько глупы были предки хозяина замка, чтобы проложить тайный ход прямо к бережно хранимым денежкам. По узким ступеням, выдолбленным в камне стены, мы шустро взбегаем вверх. У двери, выходящей в коридор второго этажа, я останавливаюсь, с интересом заглядываю в глазок. Отсюда прекрасно видно, как перед массивной дубовой дверью, укрепленной бронзовыми накладками, мерно прохаживается воин. Насколько я понимаю, эта дверь ведет в оружейную комнату. Еще двое воинов сидят в углу на корточках, занимаясь любимым времяпровождением всех стражников — игрой в кости.

Да, вот так пройдет вся жизнь, и вспомнить будет нечего, одни бесконечные запертые двери за твоей спиной да игральные кости, катящиеся по полу. Я осторожно тяну на себя рычаг, врезанный в стену на уровне груди, и дверь бесшумно ползет в сторону. За ней открывается проход в каменную нишу, где на постаменте водружена статуя какого-то воина в легких доспехах, в руке этот верзила сжимает смешной маленький меч.

Жива во Франции память о римлянах, некогда владевших всей Европой. Да что там галлы, кого из русских ни спроси, любой заявит, что Москва — третий Рим. Не Египет, заметьте, и даже не Греция. Что уж говорить об американцах — янки внаглую назвали своих выборных от штатов сенаторами, а место, где те заседают, — Колизеем. Они всерьез считают себя великим новым Римом, и никак иначе! Глубоко, очень глубоко отложилась в наших душах память о павшей империи. Тоска по минувшим векам славы подсознательно терзает нас. Задай вопрос любому, хочет ли он, чтобы соседи боялись его страны или чтобы ее любили, и что ответит большинство? Раньше-то соседи опасались Франции, глаз поднять не смели, а теперь вдруг резко полюбили, шляются по королевству целыми отрядами. Да и как не полюбить слабую страну, то один кусочек они от нее отхватят, то другой.