Тропами Снайпера. Долг обреченных - Константин Кривчиков

– В каком смысле?

– В том, что с опушки уже можно атаковать. Оттуда до БМП около двухсот метров, даже меньше. А от павильона – вообще сотня.

– А зачем нам атаковать?

Фантомас не мог постичь замысла Мары. Да и где ему!

– Затем, что мы тоже можем вмешаться в разборку, пока БМП не уехал. У нас же есть гранатомет, да? – Она кивком показала на бойца, вооруженного калашом с подствольником. – Василь, у тебя сколько «выстрелов» с собой?

– Три, – сообщил боец.

– Ну вот, нормально. Хватит, чтобы шороху навести. Только надо шустрей действовать. Представь, что будет, если мы «панацею» отобьем? Папаша от радости одуреет. И заодно Вальтера проучим так, что по гроб жизни запомнит.

– Любопытно. – Фантомас озадаченно покачал головой. – Интересно. Так ты считаешь…

В этот момент в сумеречном небе обозначила свой дымный и мерцающий след сигнальная ракета. Он мерцал красным цветом, но суть заключалась не в цвете, а в сигнале как таковом.

– Смотрите! – выкрикнула Мара, вскинув левую руку с вытянутым указательным пальцем.

Головы бандитов синхронно повернулись назад и вверх, в направлении планирующей сигналки. Если бы мужики знали, что означает для них этот сигнал… Но они даже не догадывались, поэтому умерли, так и не успев сообразить, что им вынесен смертный приговор.

Мара стреляла очень быстро, негромко приговаривая:

– Раз, два, три, четыре. Готово! А теперь контрольные. Раз, два, три, четыре. Уф, готово!

Глаза ее мрачно мерцали от возбуждения.

* * *

– Я все сделал, брат, – сказал Антон, присаживаясь на корточки возле Андрея. – Я подал сигнал. И «панацею» нашел. Вот она. Брат, ты чего?

Он осторожно потрогал Андрея за шею. Тот лежал на траве, откинув голову вбок. Глаза прикрыты, на губах пузырится кровавая пена. Но все-таки пузырится. Значит, дышит…

– Не умирай, брат, – умоляюще прошептал Антон. – Прошу тебя… Сейчас, потерпи. Я знаю, что делать. Знаю. Я тебя спасу.

Он расстегнул ремни на липучках, освобождая туловище Андрея от бронежилета с карманами и подсумками «разгрузки». Затем аккуратно перевернул брата на живот. Раненый глухо застонал.

– Сейчас, потерпи, – пробормотал Антон.

Он провел ладонью по спине умирающего, пытаясь определить места входных отверстий. Они располагались наискось, от левой лопатки к правому плечу, пересекая позвоночник. Ладонь Антона тут же окрасилась в алый цвет.

Он открыл коробочку и посмотрел на артефакт. Небольшой, примерно с мизинец взрослого человека, кристаллической формы предмет и на самом деле напоминал болотную кувшинку со сложенными лепестками. И совсем не производил впечатления чудесного средства, способного излечивать от любого заболевания и смертельного ранения. Так, просто небольшой продолговатый камень. Ну разве что оригинальной формы и голубоватого, мерцающего, оттенка.

– Как же ты действуешь, зараза? – прошептал Антон.

«Панацея», разумеется, промолчала. Но неожиданно зашипела, когда на нее с ладони Антона сорвалась капля крови. А следом еще и мигнула несколько раз, поменяв голубой цвет на синий. И лепестки начала расправлять. Однако тут же скукожилась, не получив дополнительной подпитки.

– Вот оно что… Кажется, понял. А ну-ка, подруга.

Антон осторожно, не прикасаясь к артефакту руками, вывалил его из коробки на спину брата. «Панацея» тут же заурчала, как довольный кот, и налилась ровным синим цветом. Даже вроде бы ерзать стала, словно намереваясь совершить какие-то действия.

Антон немножко подождал, наблюдая за процессом лечения. Но секунд через десять он перестал его удовлетворять. Что-то шло не так. Складывалось впечатление, что артефакт не столько лечил, сколько изображал процесс. Пули-то ведь в теле сидят, а этот – сверху лежит и лишь подрагивает. Может, ему энергии не хватает? Или он, Антон, что-то не так делает?

Парень заметил, что артефакт изменил форму, расправив лепестки в чашечку. Теперь та смотрела вверх, слегка извиваясь лепестками с заостренными краями. Антону очень не хотелось дотрагиваться до этой сомнительной штуковины руками. Но реализовать идею, пришедшую ему на ум, иначе было нельзя. А раненый брат продолжал лежать не шевелясь. Лишь хрипло, со свистом, дышал, иногда вовсе замолкая. «Умрет ведь так!» – с отчаяньем подумал Антон. И он решился.

Дрожащими от волнения пальцами он ухватил «панацею» за плоское основание-чашечку и перевернул ее лепестками вниз. Увидев, что та довольно заурчала, наливаясь ярко-синим цветом, Антон произвел очередное действие – нажал на чашечку «кувшинки», вдавливая ее в тело брата. Несильно нажал, для пробы, но этого оказалось достаточно.

Получив недостающий импульс, «панацея» буквально вгрызлась в плоть раненого. Урча и разбрасывая в стороны брызги крови, артефакт погрузился в тело за считаные секунды. Антон и глазом не успел моргнуть, как «кувшинка» скрылась из вида. Ее местонахождение можно было определить лишь по синему свечению. Оно, вопреки законам физики, пробивалось сквозь мышцы, сухожилия, кости и прочие ткани, подобно свету маяка, мерцающему в густом тумане.

Антон различил, как синий огонек, похожий на лампочку фонарика, пополз сначала вдоль позвоночника, потом повернул в сторону лопатки, приближаясь все ближе к…

Антона прошиб холодный пот. «Это что же такое? – мелькнула испуганная мысль. – Ведь там же сердце! Она что же, в сердце залезет к нему?»

Внезапно Андрей содрогнулся всем телом и дико, нечеловеческим голосом, заорал. Без дополнительных пояснений было понятно, что ему ужасно, невыносимо больно. Он орал так, что Антон зажал уши, засунув ладони под наушники шлемофона. И даже зажмурил глаза – рефлекторно, как закрывают глаза при бомбежке или артобстреле, слыша свист бомб и снарядов.

Это мало помогло. Вопль брата, сорвавшийся на визг, казалось, рвал перепонки, ввинчиваясь в глубину мозга; от него, наверное, можно было сойти с ума. И Антон, возможно, сошел бы, если бы этот жуткий, поистине предсмертный крик вдруг не оборвался – так же внезапно, как и возник.

Антон открыл глаза – и ужаснулся. За то короткое время, что он находился в шоке, с телом брата произошла чудовищная метаморфоза. Оно превратилось в подобие чучела, но совсем без внутреннего содержания, как у надувной резиновой куклы. Только куклы сдувшейся, от которой осталась лишь оболочка – в данном случае не из резины, а из кожи. А голова, начисто лишившись костей черепа, стала походить на сдутый и расплющенный мяч, на котором какой-то чудак изобразил линии губ и присобачил стеклянные глаза. В них, словно издеваясь, поблескивали синие огоньки.

Однако измывательства над психикой несчастного Антона еще не закончились. Плоские побелевшие губы трупа неожиданно приоткрылись, и в образовавшееся отверстие протиснулась «панацея». Она отдаленно напоминала гусеницу или крупного жука, лишенного лапок и усов. Но сходство было мимолетным, потому что, едва выбравшись наружу, артефакт окаменел.