Убийство императора. Александр II и тайная Россия - Эдвард Радзинский

Среди отправленных в отставку был и губернатор Петербурга, некто Лев Перовский.

Его дочери Софьи было тогда всего двенадцать лет. Через 15 лет террористка-народоволка Софья Перовская будет стоять на Екатерининском канале – там, где мы оставили Государя. И по ее плану будут действовать бомбисты.

При известии о назначении Муравьева столицу охватил ужас. Все помнили, как он сжигал деревни в Польше, вешал ксендзов, ссылал в Сибирь целыми семьями.

И понимали: если Муравьев, пощады не будет. Начались допросы подозрительных. Как писал Салтыков-Щедрин: «Петербург погибал… Какие страшные люди восстали из могил… Все припоминалось, вымещалось и отмщалось. Отовсюду устремлялись стада «благонамеренных».

В муравьевскую комиссию на допросы волокут буквально всех – литераторов, чиновников, офицеров, учителей и учеников, студентов, мужиков, князей и мещан. Следователям позволено издеваться над «нигилистками». И они спрашивают у девушек-курсисток – скольких мужчин они имели? Грозят выдать желтый билет (проститутки), если те не ответят…

Паника и страх царят в столице. И все чаще вспоминают расправу Николая I после разгрома восстания декабристов. Причем самыми нестойкими (как и тогда) оказались некоторые главные либералы.

Испугался Некрасов. Наш великий поэт испугался и за себя, и за свой журнал «Современник». Некрасов бросился за помощью к другу царя, своему партнеру по карточной игре, графу А. Адлербергу. Но тот беспомощен. Всем заправляет неистовый, беспощадный Муравьев.

И Некрасов решился.

Английский клуб угодливо избрал Муравьева в почетные члены. Был устроен торжественный прием. На прием явился Некрасов.

После торжественного и обильного обеда Муравьев, многопудовая глыба, сопел в кресле – отдыхал. И тогда властитель дум передовой молодежи поэт-гражданин Некрасов просит позволения прочесть стихи в честь того, кого еще вчера все достойные люди именовали «Вешателем». Но Муравьев не удостоил поэта даже ответом, молча продолжал курить свою трубку. Словно и не заметил Некрасова. И тогда «поэт-гражданин», так и не дождавшись милостивого согласия, начал читать свой панегирик Вешателю… Но и этого Некрасову показалось мало.

Окончив читать, спросил угодливо: «Ваше сиятельство, дозволите ли напечатать эти стихи?». А Муравьев ему сухо: «Это – ваша собственность, и вы можете располагать ею, как хотите…». И показал поэту спину – отвернулся. И тогда один из окружающих сказал очень громко: «Думает подкупить правосудие, прочитавши стишки! Да нет – шалишь, не увернешься!»

И поэт ушел оплеванный!

Не помогло великое унижение перед Муравьевым: «Современник» закрыли. Но молодежь и общество долго не могли простить несчастному Некрасову. Студенты снимали со стен некрасовские портреты, выбрасывали их, или, написав на них «подлец», отправляли ему по почте. И он переживал, мучительно переживал.

Через 9 лет Некрасов тяжко заболел, и жизнь его превратилась в медленную агонию. «Легкой жизни ты просил у Бога, легкой смерти надо бы просить», – написал он в эти дни… Лежа в постели, в мучениях, продолжал объяснять в стихах тот поступок и каяться, каяться – «Родина милая, сына лежачего благослови, а не бей».

Вести о смертельной болезни поэта распространилась по всей России. И болезнь примирила общество с поэтом. Со всех концов империи посыпались письма, телеграммы, приветствия, адреса… Любовь молодежи вернулась. Накануне смерти он снова стал кумиром.

Некрасов умер 27 декабря 1877 года.

В тот день стоял сильнейший мороз. Но впервые в истории русской литературы на похороны литератора собралось несколько тысяч человек. И они провожали тело поэта до места его упокоения в Новодевичьем монастыре в Москве.

Вначале покушавшегося Каракозова решили объявить сумасшедшим, как когда-то отец Александра объявил Чаадаева. Чтобы знали: не может русский человек, находясь в здравом уме, покушаться на государя!

Но царь не захотел. Он говорил: «Нужен урок для злодеев. Этак другие стрелять захотят, если поверят, что безопасно. Тогда государству конец».

И приговорили к повешению Каракозова и Ишутина.

Сам Каракозов все время следствия проводил в молитве. Потом написал письмо Александру – просил государя простить его: «Я прошу у Вас прощения, как христианин у христианина и как человек у человека».

Государь с «сожалением развел руками». И Каракозову объявили: «Его Величество прощает вас как христианин, но как Государь простить не может. Вы должны готовиться к смерти».

Простил царь только Ишутина – заменил виселицу на бессрочную каторгу. Но дарование жизни повелел объявить ему в последний миг, когда наденут на него смертный балахон. Наказал его ожиданием смерти. Помнил, как поступил с петрашевцами его отец.

И состоялась эта казнь. Первая казнь на Семеновском плацу.

Сначала повесили Каракозова. Точнее, несчастный лишился чувств, и его втащили на виселицу.

На Ишутина надели балахон и потом объявили помилование.

После казни отпала надобность в услугах Муравьева. Он нужен был Александру только, чтобы напугать общество. Царь не мог долго его терпеть. Вешателя отодвигают от дел. И в том же 1866 году он умирает в печали. Зато посмертно царь наградит его высшим орденом – Андрея Первозванного. Чтобы общество не забывало о царском гневе.

Но и либеральных бюрократов царь во власть не вернул. И о продолжении реформ не хотел более слышать. Баста! Общество должно «разжевать» полученное.

Так в то время, когда Россия уже устремилась вперед, Александр решает прекратить реформы и остановить опасное движение страны. В конце 60-х царь берет тайм-аут.

Только военная реформа, из-за грандиозности проблемы, перешагнет в 70-е годы. Ибо ему нужна была новая армия. Он должен был взять реванш за Крымскую войну.

Александр не знал: начинать реформы в России опасно. Но куда опаснее их прекращать.

Соблазненное его же реформами общество по-прежнему рвалось вперед. Теперь уже тщетно.

Александр понимал, что нужно было подумать о борце с крамолой, о новом хозяине Третьего отделения, который сможет сдерживать эту резвость общества.

И он назначил главой тайной полиции Петра Шувалова, сына гофмаршала покойной матушки.

Шуваловы возвысились во времена императрицы Елизаветы. Один из Шуваловых стал ее любовником, другой – крупнейшим финансистом и, как у нас часто бывает, великим казнокрадом. Был он и великим хитрецом. Когда Елизавета увлеклась юным кадетом Бекетовым, отставив его племянника, сей бестия поспешил принять меры, чтобы вернуть фавор родственнику. Он сумел стать ближайшим другом юного, простодушного избранника императрицы. И на правах друга дал Бекетову мазь «для белизны лица». От этой мази у несчастного кадета лицо тотчас пошло гнойными прыщами. Императрице шепнули о венерической болезни, которую будто бы подхватил на стороне кадет. Взбешенная Елизавета прогнала от себя несчастного любовника и вернула прежнего – Шувалова.