Санаторий «Седьмое небо» - Полина Луговцова

– Я так боюсь, что она вдруг узнает… Ведь никогда меня не простит! Мы же сестры. – Надя нервно оглянулась, будто Вера могла стоять у нее за спиной и все слышать.

– Во-первых, она не узнает. – Лев говорил уверенно и спокойно. – А во-вторых, это всего лишь корпоратив, просто вечеринка. Что плохого в том, что мы повеселимся здесь? Мне так хочется вспомнить то время, когда мы с Верой были счастливы, когда она смотрела на меня, а не искала, на ком остановился мой взгляд! Ты напоминаешь мне ее, такую, какой она была, когда мы познакомились: веселую, нежную, иногда смешную, иногда… нереальную. Как ты сейчас. – Лев коснулся локтя Нади. – Потанцуем?

Надя вздрогнула, но не сдвинулась с места.

– Воспитывать ребенка – непростая задача. Вере нелегко, – вступилась она за сестру.

– Брось! Нормальная женщина обретает счастье в материнстве. А знаешь, что сказала однажды Вера? «Дочь всю красоту у меня забрала». Можешь себе представить? У нее развился хронический психоз на фоне навязчивой беспочвенной ревности, а ревность – одно из самых ярких проявлений эгоизма.

– Но ведь ты сам говоришь, что она раньше была другой, – возразила Надя. – Подумай, может быть, ты ее как-то провоцируешь на подобное поведение? – Она покосилась на танцующую неподалеку секретаршу. – Вера считает, что у тебя роман с одной из сотрудниц. Говорит, ты возвращаешься домой за полночь, часто со следами помады на одежде.

– Бывает, задерживаюсь, не без этого. Но у меня должность руководящая, и я обязан все контролировать. А помада… Вера, как следопыт, изучает мою одежду перед стиркой, чуть ли не обнюхивает. У нее любое пятно – например, от соуса или маркера – непременно след помады. А доказать ей ничего нельзя – не верит. Странно даже, что у нее имя такое – Вера. Какая в этом злая ирония: она не верит ни одному моему слову! – Лев невесело рассмеялся.

– Ревность – не обязательно эгоизм. – На лице Нади появилось упрямое выражение. Она явно собралась спорить до конца. – Ревность может быть проявлением неуверенности в себе, страха оказаться ненужной, нелюбимой. Ты мог бы уделять ей чуть больше внимания.

– Знаешь, вначале, когда начались эти ее истерики, я подумал, что у нее стресс после рождения ребенка. Усталость, бессонные ночи – вот нервы и шалят. Я терпел и ждал, когда это пройдет, но становилось только хуже. И я смирился, приспособился. Стал избегать ее – да, это плохо, но иначе нам вместе просто не выжить. А я не хочу разводиться. У нас дочь растет, и я даже мысли не допускаю, что у нее может появиться другой отец.

– Только из-за этого не уходишь? – Надя испытующе взглянула ему в глаза, и Лев понял, как сильно девушка переживает за сестру.

«Не только. Я не хочу терять Веру», – собирался ответить Лев, но не успел. Надя отступила на шаг, и между ними вклинилась взъерошенная Люба, хватающая ртом воздух, как пойманная рыба. Она что-то сбивчиво говорила, но прежде чем разобрать слова, Лев понял по ее виду, что случилось нечто ужасное. При этом она то и дело стреляла глазами куда-то ему за спину, и Лев непроизвольно обернулся.

На расстоянии двух шагов стояла Вера. Ее взгляд был устремлен мимо него – к Наде. Холодная ненависть, плескавшаяся в глазах, грозила превратить в лед все вокруг. Надя молчала, она была в шоке. Немой диалог длился пару секунд, а затем Вера, так и не удостоив их обоих ни единым словом, повернулась и быстрым нервным шагом направилась к выходу. Полы ее черного в синий цветочек платья подрагивали в такт ходьбе. Это было ее новое платье, купленное пару дней назад. «Смотри, какое замечательное! – Вера крутилась перед зеркалом в прихожей, демонстрируя ему наряд. – Жаль, что пойти некуда». «Давай сходим в театр, – предложил тогда Лев, очарованный улыбающейся и оттого похорошевшей женой. – Хочешь? Выбери какой-нибудь мюзикл, а я куплю билеты. Раю с Надей оставим». Вот и сходили!

Лев не бросился вдогонку, зная, что попытка объясниться приведет к буйной истерике. Вокруг полно коллег по работе, и подобное шоу не скоро забудут. «Пусть идет домой и перебесится. Вечером поговорим», – решил Лев и поискал глазами Надю. Та стояла у окна, сливаясь со стеной цвета свежей пыли. Красота ее странным образом внезапно поблекла. Солнце спряталось в тучах, и эффект свечения исчез. Первые робкие дождевые капли поползли вниз по стеклу, оставляя мокрые кривые дорожки. Такие же дорожки обнаружились на Надиных щеках, когда Лев подошел ближе.

Надя смотрела в окно, через приоткрытые створки, вниз, наблюдая, как ее сестра переходит через дорогу, кутаясь в черный плащ. Льву показалась, что плечи жены вздрагивают то ли от ветра и холода, то ли от рыданий, хотя расстояние было слишком большим. Двадцатый этаж. Люди на тротуаре выглядят отсюда не больше кузнечиков.

Напротив – здание торгового центра, всего пять этажей, и его крыша вся как на ладони. Сверху вид крыши довольно безобразный: гофрированные толстые трубы, похожие на мутировавших опарышей, расползлись по всей поверхности между неприглядными ящиками с каким-то техническим оборудованием. Один ящик, самый большой, в центре крыши, напомнил Льву устройство в лаборатории Лобачева из-за вентилятора, лопасти которого виднелись в прорезях решетки.

Вера пересекла проезжую часть и пошла по тротуару вдоль стены торгового центра. Плечи выдвинуты вперед так сильно, что под тканью плаща на спине видны острые углы выпирающих лопаток. Прохожих вокруг в этот момент не было, и она казалась пронзительно одинокой на пустынной улице под моросящим дождем. Одинокой и… как будто сломанной. Сломанной уже давно, с того дня, как в домашнем кабинете Льва появились звуконепроницаемые стены.

– Она меня никогда не простит! – донесся до Льва слезливый голос Нади, и он что-то ответил ей, а что именно, и сам не понял. Ему показалось, что он раздваивается.

Теперь Лев видел себя, стоящего у окна, со стороны. Видел, как повернулся к окну спиной и начал беседовать с Надей, которая размазывала слезы по щекам. Видел часть крыши торгового центра в окне за ними. Видел, как из-за ящика с вентилятором появилась женщина в черном плаще, и заметил, как быстро она идет к краю.

Вера остановилась в двух шагах от бетонного парапета, за которым была пустота, и, порывшись в карманах плаща, извлекла какой-то предмет. Через мгновение у Льва зазвонил телефон – у того Льва, что был из плоти и крови. А Лев-фантом стоял и смотрел на самого себя, зная до мельчайших подробностей, что будет дальше.

«Посмотри в окно!» – потребовал голос жены, вырвавшись из динамиков. От неожиданности Лев уронил аппарат на пол и обернулся. Изменившись в лице, он ринулся вперед, пробуравив Льва-фантома насквозь.

– Откуда она узнала?! – взревел он, нависнув над секретаршей Любой, а телефон на полу выдавал снова и снова: «Посмотри в окно!»

Лев-фантом знал, что скоро Лев-человек в гневе раздавит досаждающий аппарат ногой и выбежит из ресторана. Потом он долго будет плутать по лабиринтам огромного здания в поисках выхода и, когда окажется на улице возле торгового центра, будет уже поздно: он найдет Веру лежащей на асфальте с дикой улыбкой на безжизненном лице, пересеченном кровавым ручейком, проложившим свое русло через левую щеку от виска к подбородку, срывающимся оттуда частой капелью на шею, а затем стекающим к горловине платья и впитывающимся в ткань. Лев-человек поймет, что опоздал.