Нордвуд. Сумрачный город - Хелен Тодд

Ани не задумывалась о сказанном, она была в водовороте перемещения и через несколько мгновений стояла в людной галерее «Шерле», где проводили выставки талантливых художников, скульпторов и фотографов. Ее ни с чем нельзя было спутать: рядом с каждым экспонатом находилась табличка с названием, замыслом произведения и логотипом галереи – две буквы «Ш», наложенные друг на друга со смещением.

Самым приятным было ощущение магии в теле. Теперь все встало на свои места.

Аннетт подняла глаза на широкоформатную фотографию и закрыла ладонью рот. На стене висело изображение близнецов, Дарси и Джеймса она не могла не узнать. Они смотрели, склонив голову, одинаковым, пробирающим до дрожи взглядом. Их окружала гора разных предметов: подсвечники, женские перчатки, старинные фотоаппараты, лампы, кованые фонари, статуэтки. И все это было слегка размыто, словно за спиной близнецов летали туда-сюда полупрозрачные черные силуэты призраков.

Показалось, что снова зашумел лес, зашуршали опавшие листья, и послышался низкий и вкрадчивый голос, ведущий отсчет. Три, два, один…

Аннетт подавилась кашлем. И только когда к ней кто-то подошел и крепко взял за руку отрезвляюще холодными пальцами, Ани наконец-то смогла сделать глубокий вдох.

Картина с близнецами начала двоиться. От нее веяло страхом, ароматом сухих листьев и орешника. Во рту появился горьковатый привкус, а сердце застучало чаще.

– Вы что-то уронили, – произнес низкий, приятный голос. – Ключ, под ботинком. Давно таких не видел. Вы, наверное, счастливая обладательница квартиры в Крестовом переулке?

– Я? Нет, к сожалению. Это от шкатулки… – тревожно подбирая слова, сказала Ани и поспешила подобрать тоненький предмет с пола.

– Вы в порядке?

С ней говорил невысокий мужчина. Его темные волосы покрыла первая седина, в уголках глаз от улыбки собрались тоненькие морщинки. Что-то в нем было знакомое, но что?

– Да, все в порядке, – натянуто ответила Аннетт и что есть силы сжала в ладони ключ.

– Если нужна помощь…

– То обращайтесь ко мне, – закончил за него появившийся из ниоткуда Тодор.

– Мистер Рэндел, прошу прощения, – пробормотал незнакомец и поспешил удалиться.

– Ани? – уже мягче спросил Тодор и протянул ей свою руку.

– Я все нашла, – глухо отозвалась она.

Голова кружилась так сильно, что подташнивало. Дрожащими пальцами она соединила цепочку из антикварной лавки близнецов с ключом, и у него появились зубчики и сломанный кончик. Теперь на его гладкой поверхности играл свет, а на щеках Аннетт заблестели слезы.

– До завтра есть время, тебе не нужно бороться со своими эмоциями.

Тодор не стал ждать, крепко, по-отцовски тепло обнял дочь и перенес ее домой. Здесь, в «другом мире защиты», Ани стало легче.

– Алан в своей комнате, с ним все в порядке. Остатки морока я вывел, но он пару дней побудет на зельях. Так безопаснее.

– Я пойду к нему? – встревоженно спросила Ани.

Она закрыла глаза и улыбнулась – камень с души упал. Ей не хотелось сопротивляться спокойствию и густой, прибивавшей к земле усталости. Алан в порядке, почти все ключи найдены. Осталось сделать последний шаг к свободе.

К возможности наслаждаться прогулками по сумрачному городу, дежурствами, уютными кафе и загадочными магазинами Лавки Зодчего. Жить, не вздрагивая от каждого шороха.

Ее свобода – не быть должной.

И радоваться счастливым моментам, зная, что завтра их не отберут, чтобы она исполнила клятву Нордвуду.

Ключ Тодора

Аннетт

Окраина Нордвуда. Именно сюда переместил их Тодор. Он знал, что его цепочка к ключу находится в прошлом, спрятана там, куда никто, кроме мертвых и тех, кто принадлежит роду Рэнделов, войти не может.

Аннетт была уверена, что ничего сложного с поиском для Тодора не будет. Он связан с городом больше, чем кто-либо. Это осознание позволяло небольшому огоньку надежды разрастись.

И сейчас, переступив вслед за отцом невидимую границу, окружавшую заброшенные особняки, поняла, что ошиблась. От домов веяло смертью. Широкие окна, двустворчатые двери, скатные крыши и накренившиеся от времени деревянные ступени – буквально все пропиталось проклятой магией. Эти места замерли, застыли, утонули во влажном воздухе. Ни шороха, ни единой птицы, ничего живого. Только гулкий свист ветра, разносящего прогнившие листья по давно покрытой грязью брусчатке.

И все же пустынный квартал был особенным – кусочек давно ушедшей эпохи, скрытой от чужих глаз магической пеленой. Здесь ничего не изменится, только время и природа возьмут свое.

Проклятое место исчезнет, станет пустотой, пылью, но ощущения прошлого, его история навсегда останутся в земле.

Аннетт чувствовала, как по телу прошла легкая дрожь. Магия Рэнделов. Она пронизывала, проверяя, стоит ли оставлять жизнь той, которая перешла закрытые границы.

Отец Тодора перед смертью выплеснул всю энергию, но ему так и не хватило сил защитить себя. С тех пор в заброшенные особняки вхожи лишь те, кто принадлежит его роду.

– Нам недалеко. Здание все еще связано с Лавкой Зодчего, но тоннель затопило, мы можем пройти только так, – сипло сказал Тодор.

Все это время он неподвижно стоял впереди. Напряженный, сосредоточенный. Ани знала, что ему важно это место, это его память. Именно поэтому давно забытый дом с потертыми деревянными ступенями, которые со скрипом прогнулись под тяжелыми шагами Тодора, словно откликался на присутствие хозяина. В спертом воздухе витало неуловимое ощущение, будто все вокруг застыло в ожидании новой жизни и вот-вот магия уберет из помещений пыль, распахнет окна с потрескавшимися рамами и впустит свежий, по-осеннему прохладный ветер.

– Не смотри в зеркала, – предупредил Тодор и, остановившись перед лестницей, обернулся. – Но если не боишься открыть тайны, к которым не готова, можешь попробовать.

Уголки его губ приподнялись в кривоватой усмешке. За ней обычно пряталась забота, предостерегающая, но не ограничивающая свободу действий.

– С меня хватило ловушек, – горько ответила Аннетт и поглядела в угольно-черные глаза отца.

Хотела понять, что он чувствует. Переживает? Волнуется? Ему больно быть здесь? Что скрывается за этим взором? Но ничего, кроме ледяного спокойствия, не смогла увидеть. И все же что-то внутри подсказывало, что это место – память о его прошлом, слабостях и времени, когда Нордвуд был другим.

Сама Ани поежилась от этих ощущений. Эмпатия… В груди появлялись болезненные осколки чужих эмоций. Сейчас, стоя посреди просторной гостиной, Аннетт ощутила, как они наполняли ее горечью, состраданием, щемящей ностальгией и ярким, словно солнечные блики поздней осенью, холодным светом, который не согревал, а всего лишь навеивал воспоминания.