Аксель и Кри в Потустороннем замке - Леонид Саксон

Но даже сейчас, когда его судьба висела на волоске, Фибах мучился в когтях своего самолюбия! При слове «Рембрандт» он метнул взгляд на балкон, понимая, что ещё одна его ложь выплыла наружу. «Неужели он думает, что мне сейчас до этого? Я сразу знал, что он или хотел стащить, или стащил оригинал, а не копию», — с усталым отвращением подумал мальчик. И услышал гнусавый голос:

— Но если… всё окажется в порядке, то мой пёс по-прежнему будет играть главную роль?

— А? Да, конечно… Ну, я думаю, мне пора принять иной вид для беседы с молодыми людьми. Чтобы привыкнуть к земной почве и атмосфере, вполне достаточно получаса!

И кактус взорвался фейерверком холодных голубых искр. Фибах не успел отскочить, так что одна искра влепилась ему во фрачный лацкан и прожгла в профессоре насквозь примерно тридцатимиллиметровую дыру. В неё тут же со свистом устремился воздух, и Фибах, морщась, заткнул её платком. Над горшком вместо кактуса поднялась высокая тень, от которой сразу же отделилась тень поменьше. Тени с каждой секундой становились всё чётче, словно выходя из тумана. Ещё минута — и из горшка на пол шагнул высокий человек в мятом костюме конторского служащего. Тёмный пиджак и брюки, мышиный жилет, блёклые рубашка и галстук, старомодная высокая шляпа-котелок. «Чарли Чаплин» поднял голову, и Аксель увидел его лицо. Кроме глаз, в нём не было ничего примечательного. Бледная, слегка морщинистая физиономия скучающего туриста, случайно вместо Лондона или Монреаля оказавшегося в крохотном городишке. Купил в местной лавчонке пару лежалых сигар, которые, подумав, он выбросит в вокзальную урну, сфотографировал дерущихся перед мэрией собак и ждёт поезда. Но глаза были ужасны! Или… прекрасны? Они были огромными, как у стрекозы, сплошь чёрными, без белков и зрачков, но не мёртвыми и пустыми. В них словно мерцала мелкая звёздная пыль. Навстречу переносице, то и дело меняя направление и скорость, плыли созвездия, галактики и туманности, будто видимые в иллюминаторах космического корабля.

Вторая тень, поменьше, отошла от старика метра на три и спокойно уселась в возникшее из пустоты кресло. Поражённый Аксель увидел мальчика — судя по всему, своего ровесника. Но, кроме возраста, у детей не было ничего общего! Мальчик уронил на грудь лицо красивой мраморной статуи и наполовину прикрыл глаза. В отличие от глаз Штроя, в них стояла сплошная тьма, без звёзд и движения. Он носил белый атласный костюм средневекового принца. Вся его одежда переливалась золотым шитьём, у пояса висел небольшой кинжал в драгоценных ножнах. На лоб была низко надвинута белая шляпа с широкими полями и плюмажем из страусовых перьев, а из-под неё падали на плечи длинные светлые локоны. Скрестив под креслом ноги в белых чулках и туфлях с бантами, мальчик застыл, словно восковая фигура.

— К… кто это? — откашлявшись, спросил Фибах, не менее поражённый, чем Аксель. — Ваш личный дух?

— Почти… Небольшое новшество. Вы же знаете, я без этого не умею, — усмехнулся старый турист. — Но об этом позже. Давайте сюда детей, профессор!

И тут в голове Акселя вспыхнула паническая мысль: «Кри! Она же не успеет! А ведь это, наверное, единственная надежда — Шворк… Задержать их! Любой ценой!» Но что он мог сделать? При виде виновника всех его несчастий мальчика захлестнула бессильная ярость. Н-ну, погодите! Он сейчас покажет всем этим звёздным кактусам и дырявым профессорам!

— Э-э… они поблизости. Я мигом, — заверил Фибах. — Но… вы не могли бы меня заткнуть? Сквозит…

— Да-да, простите… — Штрой мельком глянул на дыру во фраке, и она исчезла, а платочек порхнул назад в нагрудный карман. Фибах повернулся и, сутулясь, начал подниматься по винтовой лестничке. Тогда Аксель пружиной вскочил на ноги и, стряхнув невидимую руку Хофа, которая пыталась его удержать, кинулся по ступеням вниз. Он с наслаждением толкнул профессора в грудь, и тот, отшатнувшись, упал на колени, проехав на них метра два. Ещё несколько прыжков — и Аксель уже стоял перед проклятым Штроем, потрясая у самого его носа сжатыми кулаками.

— Отдайте мою монетку! — во всё горло закричал он, так что разные астрономические инструменты вокруг тревожно зазвякали. — Сейчас же!

Штрой медленно поднял брови, не изменившись более ни одной чертой белого старческого лица. Затем запустил худую длинную руку в жилетный карман, порылся там, что-то нашёл и протянул Акселю, блеснув ему в глаза огромной запонкой-карбункулом.

— Она?

— Да! — сказал Аксель. И жадно схватил два греческих евро с изображением женской фигурки на быке — вещь, которую он ненавидел больше всего на свете. Медленно оглядел монету с обеих сторон, словно сомневаясь, нет ли тут обмана, и спрятал в карман. — Она самая!

— Так ты, значит, и есть Спросивший Смерть? — медленно вымолвил Штрой и сел в горшок, тут же превратившийся в кресло. — Ну что ж, это, пожалуй, ещё слишком невыразительное прозвище…

И он жестом предложил Акселю занять кресло Фибаха. Сам профессор переминался с ноги на ногу у лестницы, потирая ушибленное колено. Несколько мгновений старик и мальчик молча глядели друг на друга.

— Любишь деньги? — с любопытством спросил наконец старик.

— Очень! — воскликнул Аксель и решил даже облизнуться. «А может быть, стать актёром? — мелькнуло у него в голове. — Кажется, это не так уж трудно…»

— Прими наши извинения, — сказал Штрой. — Мы случайно забрали твою монетку. Как вышло, что ты нас подслушивал?

— Это я его привёл, — торопливо сказал Фибах. — Простите, я думал, что он может понадобиться. Только ему было велено ждать в коридоре, ну а он… дети есть дети!

— А больше вы никого с собой не привели, надеюсь? — грозно начал Многоликий, но тут же оборвал себя. — Впрочем, я сам виноват… Что ты скажешь? — обратился он к мальчику в белом. Тот очнулся, поднял мраморную маску лица с пустыми чёрными прорезями глаз и ответил голосом Штроя:

— Сейчас никто не подслушивает.

— Хорошо. Следи… — И он повернулся к виновнику переполоха. Тот хотел что-то сказать, но не успел. Из глаз Штроя на Акселя хлынула мерцающая бездонная тьма, которая мягко обволокла его и усыпила на несколько мгновений. Прежде чем он стряхнул наваждение, Великий Звёздный задумчиво сообщил Фибаху:

— Поздравляю, профессор: это не дух! И не земной волшебник. Но всё-таки что-то с этим мальчиком не так… Только я не могу понять, что. Думаю, к вечеру разберёмся…

— Но если ЭТО не опасно, — осторожно сказал Фибах, бочком придвигаясь ближе, — то я мог бы завтра утром провести со Шворком пробный полёт в атмосфере?

— Безусловно! — весело ответил Штрой. — Сколько хотите!

— И… видите ли, я — человек ответственный, и тяжело переживаю последние события…

— Это вы к чему? — осведомился звёздный дух, наблюдая за очнувшимся Акселем.

— Мне было бы очень неприятно убедиться, что Шворк одинаково охотно слушается меня и этих детей. Но лучше горькая правда, чем сладкая ложь! — провозгласил Фибах, подняв палец. (На Штроя эта мудрость произвела, казалось, глубокое впечатление.) — А псу, наверное, было бы полезно увидеть, что я с детьми заодно… Словом, я хотел бы взять их с собой.