Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

этом бессарабский губернатор князь Сергей Урусов заявил, что «Временные правила о евреях» не дали ожидаемого результата не только для самих евреев, но и для русского общества.

Однако вспыхнувшая революция и активнейшее участие в ней рассчитывавших на послабления евреев привели к обратному эффекту. Озлобление властей вылилось в ряд откровенных провокаций, перекладывающих всю вину за теракты и экспроприации на лиц иудейского вероисповедания, якобы мстящих истинным православным и оскверняющих религиозные ценности. Выход Манифеста 17 октября 1905 года стал настоящим катализатором погромного процесса. С 18 по 29 октября 1905 года в 660 городах и местечках империи прошло 690 еврейских погромов, причем в некоторых по два-три раза. В результате этой «гражданской войны» до 4 тысяч евреев было убито и 10 тысяч ранено. Только в одной Одессе оказалось около 500 погибших, разграблено и разрушено около 1,5 тысяч жилищ. В Кишиневе были убиты порядка полутысячи, в Ростове-на-Дону, по разным данным, от 150 до 300.

Справедливости ради подчеркнем, что сами по себе погромы не всегда имели четко выраженную антисемитскую направленность. Одесса, Киев, Кишинев, Ростов, Елизаветград, Екатеринослав, Бердичев и др. действительно отметились нападениями на евреев. Но одновременно в Тифлисе и Баку резали армян, в Белостоке, Житомире – поляков, в Томске, Новониколаевске крушили интеллигенцию и студентов без всякой национальности, в Петербурге, Москве, Иваново-Вознесенске яростно бились с рабочими.

В ряде случаев полиция либо не могла, либо попросту не хотела вмешиваться. Где-то для ликвидации беспорядков приходилось прибегать к регулярной армии. С другой стороны, массовые побоища приводили к тому, что евреи создавали собственные отряды самообороны, естественно неподконтрольные властям. Как именно они их применяли или могли применить в условиях анархии и при наличии в стране огромного количества неучтенного оружия – был большой вопрос.

Правительство Витте понимало, что «еврейский вопрос» надо решать, но в революционном угаре ему было не до того. У правительства Столыпина не было сомнений в том, что при всей сложности национально-религиозных противоречий необходимо постепенно уравнять евреев в правах с другими подданными Российской империи, но сделать это ему не дали ни реакционные дворяне, ни евреи-революционеры.

Интересно, что сами евреи называли Столыпина «погромщиком», черносотенцы – «жидомасоном», в Царском Селе – «юдофилом». То есть мнения сложились кардинально противоположные друг другу. Надо бы разобраться.

Премьер был убежден в том, что как только евреям будут предоставлены все права, то сразу же образуется целый ряд крупных акционерных банков и предприятий для получения концессий по разработке и эксплуатации природных богатств России. Об этом же говорил и Извольский, прекрасно осведомленный о негативном отношении к «еврейскому вопросу» в России за рубежом. Прежде всего, во Франции и США.

Коковцов вспоминал, что в начале октября 1906 года Столыпин после очередного заседания кабинета и удаления чиновников попросил министров остаться и обсудить конфиденциальный вопрос. Он предложил всем высказаться о своевременности постановки вопроса об отмене некоторых ограничений в отношении евреев, которые раздражают еврейское население, питают революцию, вызывают критику России из-за границы, включая Америку, но не приносят практической пользы. Сам он считал послабления в этом вопросе своевременными. По мнению Столыпина, надо было отменять отжившие свое ограничения, которые все равно обходились и вели к злоупотреблениям низших чинов администрации.

Мнения разошлись: знающий своих крайне правых союзников Шванебах считал, что не стоит «возбуждать напрасные ожидания» и льгот евреям слишком много, Извольский утверждал, что, напротив, льгот слишком мало, надо сразу отменять все ограничения. Сам Коковцов осторожно заметил, что он лично не любит евреев, но ограничения против них неэффективны и вредны.

Однако в первую очередь эту мысль необходимо было протолкнуть в голову того человека, который и являлся камнем преткновения на пути отмены ограничений – самого самодержца.

В начале декабря 1906 года премьер решил принять огонь на себя и провел постановление правительства о дальнейшем частичном снятии ограничений в правовом и гражданском положении евреев. Оно предусматривало ликвидацию запретов на проживание в черте оседлости, сельской местности, участие и руководство в акционерных компаниях и пр. Кстати сказать, постановление снимало ограничение евреям на производство крепких напитков (все они подданные империи, пользуются теми же правами, что и коренное население), что совершенно выводило из себя православных конкурентов. Постановление должно было пройти по 87-й статье и дожидаться утверждения новой Думой. Особый журнал с постановлением был отправлен на утверждение царю.

Тот размышлял недолго. Каким-то таинственным образом произошел «слив» в прессу информации о совершенно конфиденциальной подготовке правительством постановления. По таинственному совпадению, именно в черносотенную. После чего в адрес монарха организованно в течение суток поступило 205 телеграмм (в СРН было 205 отделений) с просьбой воздержаться от подписания постановления, ибо «уступки евреям означают проявление слабости государства». 10 декабря 1906 года Николай, конечно же «нехотя», ответил Столыпину: «Возвращаю вам журнал по еврейскому вопросу не утвержденным… Внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю, вы тоже верите, что „сердце царево в руцех Божиих“. Да будет так. Я несу за все власти, мною поставленные, перед Богом страшную ответственность и во всякое время готов отдать ему в том ответ.

Мне жалко только одного: вы и ваши сотрудники поработали так долго над этим делом, решение которого я отклонил…»

Вот так. Обремененный государственной совестью самодержец, призвав в союзники интуицию, вычеркнул несколько миллионов своих подданных из числа правоспособных людей. Однако Столыпин был мягок, но настойчив. Он обладал (в тот момент еще обладал) поразительной способностью, не прибегая к нажиму, продавливать свои решения через «высочайшие мозги» с помощью мягкого, корректного, но постоянного прессинга. Как человек слабовольный, Николай всегда уступал более настойчивым и целеустремленным собеседникам. За что потом тех люто ненавидел. В этом качестве самодержец здорово походил на своего такого же несчастливого французского коллегу – Людовика XVI. Что-то в их судьбе было общее.

«Только что получил ваше повеление относительно оставления без последствий журнала по еврейскому вопросу, – мягко и дипломатично настаивал Столыпин. – Вашему величеству известно, что все мои мысли и стремления направлены к тому, чтобы не создавать вам затруднений и оберегать вас, государь, от каких бы то ни было неприятностей… Еврейский вопрос поднят был мною потому, что, исходя из начал гражданского равноправия, дарованного Манифестом 17 октября, евреи имеют законное основание домогаться полного равноправия; дарование ныне частичных льгот дало бы возможность Государственной думе отложить разрешение этого вопроса в полном объеме на долгий срок. Затем я думал успокоить нереволюционную часть еврейства и избавить наше законодательство