Капеллан дьявола. Размышления о надежде, лжи, науке и любви - Ричард Докинз

Если же на это возразят, что на самом деле существуют основания X,Y и Z, чтобы считать высшее существо более правдоподобным, чем небесный чайник, то эти основания следует изложить подробно, потому что если они осмысленны, то это настоящие научные аргументы, которые следует оценивать по их качествам. Не прячьте их от проверки за ширмой агностической толерантности. Если религиозные аргументы действительно лучше, чем чайник Рассела, давайте их выслушаем. А если нет, то пусть те, кто называет себя агностиками в отношении религии, добавят, что они в равной степени агностики в отношении орбитальных чайников. В свою очередь, современные теисты могли бы признать, что в том, что касается Ваала и золотого тельца, Тора и Вотана, Посейдона и Аполлона, Митры и Амона-Ра, они настоящие атеисты. Мы все атеисты в отношении большинства богов, в которых человечество когда-либо верило. В атеизме некоторых из нас просто одним богом больше.

В любом случае, считать, что религия и наука занимают отдельные магистерии, нечестно[179]. Это мнение не выдерживает критики, исходя из того неоспоримого обстоятельства, что религии по-прежнему утверждают о мире много такого, что при ближайшем рассмотрении посягает на научные факты. Более того, религиозные апологеты забывают о том, что надо выбрать что-то одно, что один пирог два раза не съешь. Говоря с интеллектуалами, они тщательно избегают вторжений в научную сферу, укрываясь в своей отдельной и неуязвимой религиозной магистерии. Но когда они выступают перед массовой аудиторией, они направо и налево прибегают к историям о чудесах, грубо вторгаясь на научную территорию. Непорочное зачатие, воскресение Христа, воскрешение Лазаря, явления Девы Марии и святых по всему католическому миру, даже чудеса Ветхого Завета — все используется для религиозной пропаганды и оказывается весьма эффективным перед неискушенной или детской аудиторией. Каждое из этих чудес означает притязание на научный факт — нарушение обычного хода вещей в окружающем мире. Богословам, если они хотят оставаться честными, следует сделать выбор. Можно претендовать на собственную магистерию, отдельную от научной, но все равно заслуживающую уважения. Но в этом случае нужно отречься от чудес. Или же можно сохранить Лурды[180]и чудеса и пользоваться их огромными возможностями для вербовки невежд. Но тогда нужно сказать “прощай” отдельным магистериям и возвышенному стремлению к сближению с наукой.

Желание не выбирать что-то одно не удивит пропагандиста. Удивительна готовность либеральных агностиков это терпеть и их готовность сбросить со счетов как упрощенцев и экстремистов тех, кому хватает смелости называть вещи своими именами. Таких смельчаков обвиняют в сотрясании воздуха, в воображении устаревшей карикатуры на религию, где у Бога борода и живет он в физическом месте, называемом небесами. Теперь, говорят нам, религия уже не та. Небеса уже не физическое место, а у Бога уже нет физического тела, на котором могла бы расти борода. Что же, замечательно: отдельные магистерии, настоящее сближение. Но доктрина о Вознесении Девы Марии была определена папой Пием XII как догмат веры только i ноября 1950 года, и вера в нее обязательна для всех католиков. В этом догмате ясно утверждается, что тело Девы Марии было взято на небеса и воссоединилось с ее душой. Что это может значить, как не то, что небеса — это физическое место, достаточно физическое, чтобы там могли находиться тела? Повторю, это не какая-то старомодная и забытая традиция, которая сегодня имеет лишь чисто символическое значение. Уже в XX веке (говоря словами “Католической энциклопедии” 1996 года) папа Пий XII “непогрешимо провозгласил Вознесение Пресвятой Девы Марии догмой католической веры”, тем самым повысив статус официальной доктрины, которую его предшественник, Бенедикт XIV, тоже в XX веке, назвал “возможным мнением, отрицать которое было бы безбожием и богохульством”.

Сближение? Только когда это будет приемлемо. Для честного судьи предполагаемое сближение между религией и наукой остается неубедительной, пустой, бессодержательной пропагандистской выдумкой.

За новостями, подобными рождению клонированной овечки Долли, всегда следует приступ бурной деятельности прессы. Газетные обозреватели вещают, торжественно или шутя, порой разумно. Радио- и телепродюсеры садятся на телефоны и собирают группы экспертов для обсуждений и споров по этическим и правовым сторонам дела. Некоторые из этих экспертов — специалисты в области естественных наук, что вполне ожидаемо и оправдано. Столь же уместно присутствие специалистов по этике или философии права. Гостей обеих этих категорий приглашать в студию резонно — за их экспертные знания или за доказанную ими способность мыслить разумно и говорить понятно. Споры, которые они ведут друг с другом, обычно информативны и продуктивны.

Но того же нельзя сказать о третьей и непременной категории гостей — о представителях религиозного лобби. Точнее сказать, религиозных лобби, потому что должны быть представлены все религии. Это, кстати, умножает число людей в студии и приводит к дополнительной трате, если не потере, времени.

Ради приличия я не буду называть имен, но во время недели славы замечательной овечки Долли я принял участие в обсуждениях на радио и телевидении, посвященных клонированию, вместе с несколькими известными религиозными лидерами, и ничего поучительного из этих обсуждений не вышло. Один из самых влиятельных религиозных деятелей, ставший недавно членом Палаты лордов, блистательно начал с того, что отказался пожимать руки находившимся в студии женщинам, очевидно из опасения, что у них могут быть месячные или что они еще почему-либо “нечисты”. Они приняли это оскорбление снисходительнее, чем сделал бы я на их месте, и с тем “уважением”, которым обычно жалуют религиозные предрассудки — но не жалуют никакие другие. Когда началось обсуждение, ведущая, с великим почтением обращаясь к этому бородатому патриарху, попросила его поведать, какой вред может принести клонирование, и он ответил, что атомные бомбы приносят вред. Да, конечно, с этим никто не спорит. Но разве это обсуждение не предполагалось посвятить клонированию?

Раз он решил свернуть на обсуждение атомных бомб, вероятно, он знает больше о физике, чем о биологии? Но нет, озвучив дерзкую выдумку, что Эйнштейн расщепил атом, этот мудрец уверенно переключился на историю. Он привел веский аргумент, что поскольку Бог трудился шесть дней, а на седьмой отдыхал, ученые тоже должны знать, когда стоит остановиться. Что ж, или он в самом деле верит, что мир был создан за шесть дней, и тогда одного его невежества достаточно, чтобы его дисквалифицировать и не принимать всерьез, или, как милостиво предположила ведущая, он высказал этот аргумент лишь в порядке аллегории — тогда аллегория получилась паршивая. В жизни иногда бывает, что стоит остановиться, а иногда — что стоит продолжать. Вся проблема в том, чтобы решить, когда остановиться. Аллегория с Богом, отдыхавшим на седьмой день, сама по себе не может нам сказать, дошли ли мы в каком-то конкретном случае до того места, где стоит остановиться. Как аллегория, история про шесть дней творения бессодержательна. Как история, она ложна. Тогда зачем об этом говорить?