Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости - Мэри Стюарт

Мое решение принесло столь живое, почти физическое чувство облегчения, что я словно проснулась. Вдохновленная, я встала и повесила сумку на плечо. Неоконченное письмо к Элизабет лежало на столе. Я взяла его и собралась было сунуть в сумку, когда на глаза попалась фраза: «Со мной никогда ничего не случается».

Бумага хрустнула под сжавшимися пальцами. На мой взгляд, моменты истины всегда являются нежданно-негаданно. И я частенько задумывалась, так ли уж это приятно. Но вот такой момент наступил.

Это не заняло много времени. Я просто не позволила. И была ошеломлена, обнаружив, что стою у стойки бара и протягиваю хозяину лист бумаги.

— Мое имя и адрес, — я слегка задыхалась, — на случай, если кто-нибудь все же придет за машиной. Мисс Камилла Хейвен, отель «Олимпия», улица Марни. Скажите, что я… я сама отведу машину. Скажите, я хотела как лучше.

Я вышла из кафе и уселась в машину, когда сообразила, что мои последние слова прозвучали точно эпитафия.

Даже если и не сам Гермес принес мне ключ, должно быть, все боги Эллады благоволили мне в тот день, ибо из Афин я выбралась живой. Более того, невредимой.

Было несколько опасных моментов. Чистильщик обуви, упорно рвавшийся почистить мне туфли, сопроводил меня до машины, прилип к дверце и обязательно очутился бы под колесами, если бы, трогая с места, я не забыла включить передачу. Потом, когда я осторожно, на скорости десять миль в час, поворачивала с площади Омония на улицу Святого Константина, старательно держась левой стороны, в меня чуть не врезалось такси. Поток яростной брани быстро развеял мои заблуждения, что это он едет по неправильной стороне, и отбросил меня на правую полосу. Затем на узкой улочке последовала стычка с двумя разъяренными пешеходами, которые вышагивали по мостовой, даже не глядя в мою сторону. Откуда мне было знать, что там одностороннее движение? По счастью, я вовремя нажала на тормоза. А вот с осликом-цветником мне так не посчастливилось. Правда, досталось только цветам, к тому же хозяин ослика повел себя просто очаровательно: он отверг деньги, которые я поспешно протянула, и фактически подарил мне все выпавшие из корзины цветы.

Судя по всему, люди чрезвычайно терпимы. Единственной и действительно неприятной личностью оказался мужчина, который треснул по капоту, когда я тихонько выбралась из-за стоявшего автобуса. Не было нужды так выказывать свой темперамент. Я его едва задела.

К тому моменту, как я добралась до шоссе, идущего из Афин вдоль Священной дороги, я уяснила две вещи. Во-первых, что несколько недель бултыхания по деревенским дорогам Англии на дряхлом «хиллмане» Элизабет (Филип, понятно, меня и близко не подпускал к своей машине) — не совсем подходящая подготовка к поездке по Афинам на странном автомобиле, у которого руль находится слева. А во-вторых, что у обшарпанного черного авто на удивление мощный двигатель. Будь он одним из тех лоснящихся быстрокрылых американских монстров, что обычно служат в Афинах такси, я бы никогда не отважилась сесть за руль, но его обветшалость вселила в меня мужество. Почти старичок «хиллман», недурно мной освоенный. Почти. Не прошло и трех минут, как обнаружилось, что с места он срывается точно реактивный самолет, и к тому моменту, когда я оценила его убойную силу — поистине неограниченную, — было уже слишком поздно. Я очутилась в потоке машин, и безопаснее казалось там и оставаться. А потому я решительно ухватилась за руль, то и дело меняя руку, и тут вдруг вспомнила, что рычаги справа; молясь всему пантеону Олимпийцев, я, замирая от страха и поминутно извиняясь, прорывалась и проталкивалась по городским предместьям и наконец свернула на длиннющую двухполосную дорогу, которая тянется вдоль побережья до Элевсина и Коринфа.

После переполненных улиц со светофорами шоссе казалось открытым и сравнительно пустым. Это и была Священная дорога; по широкому пути вдоль моря с песнями и факелами шествовали некогда древние пилигримы на мистерии в Элевсин. Озеро, то, что справа, было священным озером Деметры. А слева, через залив, — остров Саламин, словно утонувший дракон; а вон там Фемистокл разбил персидский флот.

Но я не смотрела ни направо, ни налево. Мне уже довелось здесь проезжать, и я была тогда сильно разочарована. Тут не стоит разыскивать тени минувшего, они давным-давно ушли из этих мест. Сегодня Священная дорога — прямая и широкая (гудрон чуть плавится на солнце), бежит между цементными и металлургическими заводами; священное озеро забито илом и шлаками; в заливе Саламина лежат ржавые корпуса танкеров, а в темно-красной воде отражаются алюминиевые вышки нефтеперегонного завода. По другую сторону залива извергаются трубы Мегары, а над ними на фоне невыразимого неба Греции с воем кружат три реактивных «вампира». А вот и сам Элевсин; эта грязная деревушка почти скрыта в удушающих клубах коричневато-желтого дыма цементного завода.

Сосредоточив взгляд на дороге, а внимание на машине, я прибавила скорость. Вскоре промышленная область осталась позади, и дорога, ставшая у́же и побелевшая от пыли под безжалостным сентябрьским солнцем, выбралась с побережья и запетляла между рыжими полями, усаженными оливами; меж стволами, будто ненароком, притулились маленькие, похожие на коробочки домишки. Худые смуглые дети в лохмотьях, стоя в пыли, во все глаза смотрели на меня. Женщина в черных одеждах и в чадре, словно мусульманка, вынимала свежеиспеченные хлебы из белой круглой печи, стоявшей под деревом. Вокруг рылись тощие куры; какой-то пес захлебывался лаем вслед автомобилю; вдоль дороги брели, утопая в пыли, ослики, почти не видимые под тяжеленным грузом хвороста. По проселку, покачиваясь, ехала высокая тележка, груженная виноградом, который тускло поблескивал, отливая бледно-зеленым цветом. Бока мула лоснились, словно покрытые легким налетом гроздья черного винограда. Знойный воздух пах пылью, навозом и спелыми ягодами.

Солнце нещадно палило. Там, где у дороги росли деревья, тень осеняла, словно благодать. Едва перевалило за полдень, и жара стояла ужасающая. Единственным облегчением был легкий встречный ветерок да раскидистые кроны высоких олив, проплывающих над дорогой под бронзовой чашей неба.

В такую жару мало кто выезжает, и я решила воспользоваться дневным затишьем, а потому промчалась сквозь пекло, наслаждаясь мгновениями уверенности и даже безмятежности. Я наконец почувствовала машину и упорно не желала думать о том, что же я делаю. Я приняла «дар» богов, а что из этого выйдет, будет видно, когда я доберусь — если доберусь — до Дельфов.

Если я доберусь до Дельфов.

Моя уверенность в себе возрастала с каждой минутой, пока я ехала по необжитой местности; девственная природа вокруг становилась все прекраснее, а дорога вырвалась из оливковых рощ и круто пошла вверх по холмам, что лежат на севере Аттики. Мою уверенность не сломил даже целый каскад ужасающе крутых поворотов, которые резко срывались с вершин холмов на плоские поля Беотийской равнины. Чего уверенность моя не пережила, так это автобуса.

Это был рейсовый автобус, и я нагнала его на середине удручающе прямой дороги, разделяющей равнину ровно пополам. Был он маленький, страшненький и вонючий, набитый по самые двери людьми, ящиками и всевозможными домашними тварями, включая кур и по меньшей мере одного козленка. Автобус с шумом продвигался вперед в пятидесятиярдовом облаке пыли. Я осторожно взяла влево и пошла на обгон.