Кокаиновые ночи - Джеймс Грэм Баллард

Кроуфорд обошел комнату, на ходу осторожно оставив на пыльном зеркале отпечаток ладони.

– Возможно, она заметит его, когда следующий раз будет смотреться в зеркало… Чарльз, это был еще не ребенок. Без мозга, без нервной системы, еще не личность. Не более чем комочек живой ткани. Это был еще не ребенок.

– Но он же все чувствовал?

Он засунул дневник в карман, окинул последним взглядом комнату и прошел мимо меня.

– И сейчас чувствует.

Я поднялся следом за ним по лестнице мимо спален, разрисованных граффити и смердящих краской. Кроуфорд почему-то сумел убедить меня в том, что не поджигал дом Холлингеров, и я, как ни странно, ощутил облегчение. При всех его непрестанных вывертах и постоянно искавшей выход энергии в нем не было ни малейшего следа злобы, не просматривался даже намек на темную, затаенную предрасположенность к насилию, какой непременно обладал психопат, спланировавший убийство Холлингеров. Если и было в этом человеке что-то странное, то лишь бесхитростность и безудержная жажда нравиться, которую он сам воспринимал вполне серьезно.

– Нам пора, Чарльз. Вас подвезти? – Он заметил стоявший на противоположной стороне улицы «ситроен».– Не может быть. Оказывается, вы меня здесь ждали. Откуда вам было известно, что я приду?

– Просто догадался. Сэнджер выехал вчера вечером. Сначала эти граффити, потом…

– Факел? Вы недооцениваете меня, Чарльз. Я тешу себя надеждой, что олицетворяю в Эстрелья-де-Мар силы добра. У меня идея – давайте прокатимся вдоль побережья. Мне очень хочется кое-что вам показать. Вы потом сможете написать об этом.

– Кроуфорд, я должен…

– Пойдемте… Получаса хватит.– Он взял меня под руку, почти заломив ее за спину, и повел к «порше».

– Вам нужно взбодриться, Чарльз. Я вижу, вы страдаете хроническим недомоганием – пляжной скукой; на побережье это весьма распространенное заболевание. Попадетесь в лапы Поле Гамильтон, и ваш мозг перестанет функционировать, прежде чем вы дотянетесь до очередной порции джина с тоником. А теперь за руль.

– Этой машины? Я не уверен…

– Еще бы! Не бойтесь, это просто щенок в волчьей шкуре. Он кусается только от восторга. Возьмитесь за руль, представьте себе, что это поводок, и скажите «сидеть».

Я догадался, что он заметил меня в «ситроене», как только приехал, и что предстоящий безумный рейд на «порше» был утонченной местью. Он ободряюще поглядывал на меня, пока я устраивался на водительском сиденье. Я запустил двигатель, забыв переключить коробку передач на передний ход, и машину рвануло к двери гаража. Я затормозил в поднятом вихре мусора, снова повозился с коробкой передач и осторожно повел эту слишком ретивую машину по подъездной дорожке.

– Хорошо, хорошо… Чарльз, вы просто Шумахер. Приятно побыть пассажиром. Мир выглядит совсем другим, словно видишь его в зеркале.

Кроуфорд сидел, положив руки на приборную доску, наслаждаясь этой безумной гонкой и командуя мне, куда поворачивать по узким улочкам, чтобы выехать на набережную. Его рука то и дело хватала мою, направляя «порше» в объезд сворачивающего мотороллера, и я ощущал силу крупных большого и указательного пальцев профессионального теннисиста – тех же, что оставили синяки у меня на горле. Пальцы неповторимы, их легко узнать. Я сидел рядом с человеком, который едва не задушил меня, а мой гнев уже почти сменился чувствами, в которых я сам не до конца отдавал себе отчет: жаждой мести и желанием выяснить мотивы его поведения.

Он постукивал по обложке лежавшего у него на коленях дневника, забавляясь тем, что я вел его мощную машину на малой скорости и категорически не соглашался лихо выжать из нее все, на что она способна. Когда мы приближались к гавани, я заметил, что все вокруг доставляет ему почти детское удовольствие. Посредственность моих водительских навыков, человек на водных лыжах, скользящий в кильватерной струе катера на водной глади бухты, пожилые туристы, застрявшие на островке безопасности, – все вызывало у него одинаково радостную улыбку, словно на каждом углу перед ним представал новый, пленительный мир.

Мы ехали по нижнему краю утеса в направлении Марбельи мимо пляжных баров, бутиков и кафе. На западной границе Эстрелья-де-Мар в море выходил мол, сооруженный из бетонных блоков. Нам навстречу мчался грузовик, нагруженный ярмарочными палатками. Неожиданно Кроуфорд схватился за руль и бросил «порше» ему навстречу. Его нога вдавила мою ногу в педаль газа, «порше» рванулся вперед, а клаксон грузовика трубил уже где-то позади нас.

– Проскочили…– Кроуфорд махнул водителю грузовика рукой и остановил машину на песчаной обочине возле мола.– Я должен выполнить маленькое поручение, Чарльз. Это не займет много времени.

Он вышел из машины и полной грудью вдохнул воздух, поблескивавший водяной пылью от разбивающихся о бетонные блоки волн. Все еще потрясенный тем, что мы едва увернулись из-под самого носа грузовика, я поглядывал на свою придавленную ногу. На носке моего желтого ботинка виднелся рисунок подошвы кроссовок Кроуфорда, тот же отпечаток, что я видел на земле, рассыпавшейся по балкону Фрэнка.

Прикрывая глаза дневником вместо козырька, Кроуфорд стал вглядываться в возвышавшийся над полуостровом выгоревший остов дома Холлингеров.

– И года не пройдет, как там появится какой-нибудь отель или казино. На этом побережье не существует прошлого…

Я запер машину и подошел к нему.

– А почему бы не оставить дом таким, как сейчас?

– В качестве племенного тотема? Предостережение всем этим коммерсантам, живущим на прибрежных виллах по таймшеру, и зазывалам из ночных клубов? Неплохая идея…

Борясь с порывами ветра, мы дошли до ограждения на самом конце мола. Кроуфорд в последний раз перелистал дневник, с улыбкой вглядываясь в детский почерк, испещрявший его страницы. Он закрыл его, поднял над головой и швырнул далеко в море, словно подавая на заднюю линию мяч.

– Ну, вот… дело сделано. Я хотел найти дату, когда она поняла, что у нее будет ребенок. Теперь я знаю, какой у нее был срок беременности.

Он вглядывался в волны, накатывавшие на полуостров из Северной Африки, их белые гребни один за другим неслись к берегу.

– Кокаиновые дорожки, Чарльз… они наползают тысячами тысяч. Из Африки всегда приходит что-то белое и неведомое.

Я наклонился над ограждением и подставил лицо холодной водяной пыли. Рассыпавшиеся страницы дневника бились в морской пене у наших ног – розовые лепестки, бросаемые прибоем на бетонные блоки.

– Разве Сэнджеру не понравился бы этот дневник? Он ведь любил ее.

– Конечно, он любил Биби. Ее все любили. Смерть Холлингеров – это трагедия, но по-настоящему я сожалею только о Биби.

– Но вы поставляли ей сильные наркотики. Пола Гамильтон утверждает, она была просто накачана всякой гадостью.

– Чарльз…– Кроуфорд дружески обнял меня за плечи, но я ежеминутно ожидал, что он бросит меня через бедро и я полечу через перила в бушующие волны.– Жизнь в Эстрелья-де-Мар – сложная штука. Да, мы давали ей наркотики. Мы хотели освободить ее от этих мрачных клиник на холмах, от этих людей в белых халатах, которые все знают лучше всех. Биби всегда парила высоко-высоко, уносясь в свои амфетаминовые сны, выходя по вечерам на пляж и уводя за собой всех и каждого в кокаиновую ночь. Когда у нее это отняли, ей жизнь стала не в радость.