Смерть, ритуал и вера. Риторика погребальных обрядов - Дуглас Дэвис

Современная традиция сохраняет элементы прежней практики. Женщины принимаются плакать; дальние родственники организуют похороны, оставляя ближайших родственников горевать и принимать посетителей, пришедших засвидетельствовать свое почтение. Формальные стенания возобновляются по мере приближения каждого нового гостя. Это хороший пример перформанса горя, объединяющего как социальные, так и психологические факторы смерти. Посетители обращаются с речами к мертвым, указывая им путь и наказывая присоединиться к предкам. Похороны происходят через три дня после смерти и обычно следуют христианскому обряду.

После погребения скорбящие совершают обряд омовения, чтобы снять с себя тапу (табу). Когда похоронная группа возвращается к мараэ (месту собраний общины) и с него тоже снимается тапу, они приступают к поминальному пиршеству, что вызывает сдвиг эмоций на «более веселые темы»[410]. Алкоголь и музыка оказывают свое воздействие, собравшаяся община помогает скорбящей семье, прежде чем привести их обратно домой к месту смерти, с которого также снимается тапу. В течение следующего года время от времени происходят события, кульминацией которых является заключительное собрание сообщества — хуэй, во время которого открывается мемориал умершим. Медж описывает маори как людей, которые верят в то, что нужно делиться горем, а не скрывать его, и предполагает, что формальное оплакивание дает естественный выход горю для многих женщин маори. Дети участвуют во всех этих событиях, с раннего возраста знакомясь со смертью в контексте сообщества. По случаю похорон многие люди двадцати — тридцати лет произносят свою первую официальную речь в мараэ, делая это под влиянием чувства утраты, когда они благодарят тех, кто их поддерживал. Этот пример обширной практики произнесения речей демонстрирует явную силу слов против смерти, обращены ли они к мертвым или к другим членам общины. Словесный ритуал утверждает значение продолжающейся жизни общества.

Идентичность, миграция и предки

Группы мигрантов представляют поучительные сведения о значении обрядов смерти как средства утверждения идентичности сообщества через диалог со смертью. Показательный пример — итальянцы в Америке, принесшие с собой обычай помещать фотографии мертвых на могилах — эта практика стала возможной с 1851 года, когда появилась технология дагеротипа[411]. Хотя некоторые американские католические авторитеты возражали против этой практики, чуждой большинству североамериканских культур, она утвердилась, и теперь с развитием технологических процессов изображения мертвых становятся все более изощренными.

Утверждалось, что в течение почти тысячи лет, вплоть до ХХ века, католическая традиция с ее доктриной о чистилище характеризовала живых и мертвых как находящихся в своего рода взаимных отношениях, получивших название «взаимная экономия спасения»[412]. Молитвами и добрыми делами живых умершие члены семьи могут пожинать плоды их заслуг. В конце XIX и начале XX века американцы итальянского происхождения нанимали женщин для пения панегириков мертвым, а на ежегодный День поминовения усопших семья ставила тарелку спагетти для умерших родственников[413].

Ил. 2. Колледж всех душ, Оксфорд

Прочная связь между живыми и мертвыми нашла поддержку в католической теологии чистилища как промежуточного состояния, в котором душа может быть очищена от греха с помощью контролируемых церковью заслуг как живых, так и святых. Тысячи монашеских и других учреждений помогали обосновать это богословие посредством ежедневного совершения месс и молитв. Например, в 1430‐х годах, во время Столетней войны, Генри Чичел, архиепископ Кентерберийский, вместе с королем Генрихом VI основали колледж в Оксфорде, в котором не только велась передовая научная деятельность, но и молились за погибших военнослужащих, а также отошедшие души верных. Скульптура, которая сейчас находится над парадным входом в Колледж всех душ, отражает именно такое богословие, изображая переход от трупов к мертвым, поднимающимся перед божественным судией.

Лишь чуть более века спустя в ходе протестантской Реформации возникла совершенно иная теологическая позиция: например, шотландские реформаторы отвернулись от католической теологии и ритуалов, игнорируя все религиозные ритуалы на похоронах. В «Первой книге дисциплины» 1560 года похороны были представлены тихим и лаконичным действом, не требующим помощи какого-либо священнослужителя. Однако в «Книге общего порядка» Джона Нокса 1562 года предполагался более широкий выбор действий на усмотрение местных жителей[414]. Здесь доктринальная позиция реформатского богословия с его верой в Божью благодать во Христе и предопределение означала, что между живыми и мертвыми не может быть плодотворных отношений в том, что касается спасения.

Это решающий момент, поскольку именно в обществах, которые верят, что между живыми и мертвыми могут существовать полезные отношения, факт родства используется для определения предков как значимых личностей. Часто считается, что эти отношения взаимны, поскольку в загробной жизни предки извлекают выгоду из обрядов, выполняемых живыми, в то время как они сами благословляют и воспитывают живых. В христианстве это привело к определенным образцам церковного строительства и создания кладбищ. Но случай молчания на похоронах поучителен еще и потому, что, на первый взгляд, не позволяет ничего сказать против смерти. Поразмыслив, однако, можно заметить, что это связано с верой в то, что именно Бог посредством божественных указаний о предопределении уже сказал решительное слово против смерти при распределении людей по группам спасенных или проклятых. Молчание на похоронах символизировало веру в окончательность этого в вечности провозглашенного божественного слова.

Кладбища и этническая принадлежность

Нормальная жизнь обычно отвергает такое молчание, чтобы утвердить себя в момент смерти. Связи с предками имеют много значений, будь то непосредственно экзистенциальное сомнение в окончательности смерти или воспроизведение идентичности, полученной по наследству, преемственности и этнической идентичности. Для многих групп их культурная идентичность тесно связана с публичными погребальными обрядами и образцами увековечения памяти. Это особенно верно в отношении США, где иммигранты в XIX и XX веках основали самобытные общины, идентичность которых была отмечена в том числе строительством кладбищ[415]. Эти новые кладбища представляют два совершенно разных явления. С одной стороны, часть кладбищ отражает этническую идентичность, поскольку семьи иммигрантов из определенных местностей были похоронены вместе и окружены памятниками, отражающими их национальное происхождение, но, с другой стороны, одну из основных целей кладбищ в Америке можно описать как «соединение представителей его культурно разнообразного населения в символическое единство»[416].