Горький привкус счастья - Алла Демченко

Стрельников незаметно наступил на ногу Говорову, дав понять, что дальше говорить о Красникове не стоит.

– Папку оставляю. Разрешите идти? – по-военному спросил Говоров.

Акулин только пробурчал что-то маловразумительное, похожее на «да», и потянулся за коньяком.

– Скажи мне, Павел, почему предают близкие люди? Если бы на месте Максима оказался ты или, скажем, твой Говоров, веришь, мне было бы легче. Я бы постарался не оправдать тебя или его, нет. Постарался бы объяснить. Недооценил, мало платил. А что здесь? Чего ему не хватало в жизни? – Акулин зло посмотрел на Стрельникова. – Вот я и спрашиваю тебя.

– Сложно сказать.

– Я ему помогал. Долг чувствовал перед сестрой. Учебу оплатил, на работу, его, желторотого, сразу устроил. Деньги немалые платил. Живи, работай! Как же так, Павел? Как это назвать?

Поступок родного племянника Акулин не хотел называть пафосным словом «предательство» и ждал этого от Стрельникова.

«А я предавал?» – задал себе вопрос Акулин.

Ему приходилось обманывать, и не раз. Что чувствовала та, обманутая сторона – он не знал. Обманывал Нину, когда зависал по молодости у очередной пассии, а вернувшись под утро домой, объяснял свое отсутствие напряженной обстановкой на заводе. Что же тогда было, обман или предательство?

Он не запретил дочери сделать аборт и расстроил ее свадьбу. Тогда он вообще устранился от этой проблемы, так, словно ничего и не произошло. Как расценила его поступок Лера? Что тогда было – занятость бизнесом или предательство?

У предательства всегда есть своя цена. Но сейчас дело было не в деньгах. Не это было главное. Главное было в том, что Максим приходил к нему в дом. Было время, жил в его квартире. Они подолгу говорили, строили планы на будущее. Здесь речь не идет об ошибке, которую всегда можно простить, или «обмане во благо». Речь о банальной выгоде.

Акулин представил, что грозило лично ему, не говоря уже о полном банкротстве банка, появись конфиденциальная информация вкладчиков в прессе. Вкладчики бы забрали деньги на следующий день. И это полбеды. Скандал замять ему удалось бы, разве что с небес.

– Что мне делать с племянником? Как мне с этим всем быть?

Вести задушевные разговоры Стрельников не умел. Он не знал, что говорят в такие минуты. Что было в его жизни – измена или предательство, или это одно и то же – он и сам не знал. Они с женой планировали купить квартиру и сразу родить ребенка. И в это время она строила другой мир с другим человеком, к которому со временем планировала уйти.

– Лучше всего, – предположил Стрельников, – отправить на время Максима куда-нибудь в теплые края. Иверзева он подставил. Хотя не нарочно. Вряд ли Максиму Валентиновичу простят это.

– Думаешь, его будут искать?

– Будут. Если Красников начнет говорить, то всплывут фамилии. А кому это надо накануне выборов? Говоров отправил своих ребята. Присмотрят до утра, а там уже вам решать, как быть дальше.

– Я подумаю. Хотя ты прав, скандал лучше замять. И еще, Павел, я бы хотел, чтобы больше ни один человек об этом не знал. Это возможно?

Стрельников молча смотрел в глаза Акулина.

– Спасибо. Это моя личная просьба. И с завтрашнего дня поищи себе нового зама. А этот, твой Говоров?

– Это только фамилия такая, а он на самом деле не разговорчив. – Стрельников позволил пошутить. – Виктор Афанасьевич, мы с Лерой расстались, – уже серьезно добавил Павел.

– Жаль. Если бы я мог приказать в таком деле. Но… – Акулин сказал это с искренним сожалением.

Уже проводив Акулина, Стрельников ощутил опьянение. Хотелось надеяться, что коньяк поможет освободиться от осадка, лежащего на душе последние дни. И Стрельников недолго думая вызвал такси.

Чтобы понять, любишь ты женщину или нет, представь, что ты вернулся с длительной командировки. И поезжай к той, ради которой ты возвратился. А если выбираешь, думаешь, то это просто женщина, такая, как все. Любовь еще впереди. Кажется, так говорила Саша. Стрельников достал телефон, высветив на табло знакомые номера. Телефонная мелодия заполнила салон машины. Он ехал к женщине, без которой не представлял свою жизнь.

* * *

Дверь в кабинет открылась так быстро, что Саша даже не сообразила, посетительница стучала или вошла без стука. Скорее всего вошедшая женщина постучала, но дожидаться разрешения не стала.

Обычно вот так, в верхней одежде, без особой церемонии, не считаясь с больными, ожидающими своей очереди, заходили те, за кого договаривался кто-то из администрации. По этому поводу Саша не раз подходила к заведующей поликлиникой. Просила, чтобы всех своих пациентов та направляла к ней под конец приема. Нервозности среди пациентов в коридоре и без них хватало. Вера Николаевна все понимала и старалась придерживаться договоренности, если, конечно, это не распоряжение самого главврача.

Саша до сих пор не могла взять в толк: зачем людям с деньгами, иначе к главврачу не попасть, искали какие-то подходы к нему? Большую часть тех, кто был от «него», главный в глаза не видел. А значит, попали они к нему от знакомых своих знакомых. Зачастую из таких пациентов, кроме невроза, ничего не было.

Вот и этой женщине ее помощь не нужна. Саша почувствовала это сразу, как только открылась дверь. Она перевела взгляд с журнала регистрации и внимательно посмотрела на посетительницу. На истеричку женщина не похожа. По виду – женщина вполне здоровая. Волевое лицо, жесткий колючий взгляд. Ей бы обратиться в частную клинику. Дорого и модно. Саше стало неловко от своих же мыслей. Нельзя сердиться на женщину только потому, что она без записи пришла на прием. Значит так надо. И частная клиника здесь ни при чем. Лично она ничего не имела против частных поликлиник. Красиво, комфортно, дорого, и пациенты чувствуют себя как в профилактории или в клубе по интересам. Никаких сетований на жизнь, безденежье, дороговизну лекарства. Все там чинно и спокойно. И на двери кабинета красивая табличка, указывая высокие регалии врача. И валерьянка в аптеке на том же этаже стоит раза в три дороже, чем в обычной аптеке. Но импортная. Только в этой аптеке и на этом этаже…

И этой женщине в легком норковом манто никак не подходит их поликлиника. И стоянка для ее машины не подходит тоже: ни освещения, ни нормального подъезда. И говорить женщина будет о бессоннице и несовершенстве мироустройства. Круги под глазами не спрятал даже профессионально наложенный макияж. Тонкие губы плотно сжаты. Сейчас вспомнит, что она на приеме у врача, и постарается улыбнуться, предупредит, что она от главного. Так, на всякий случай.

– Я вас слушаю, – собственный голос Саше показался осиплым.

– Александра Ивановна, я к вам сугубо по-личному. Правда, мы с вами не знакомы. Я – Нинель Станиславовна Акулина. Я хочу поговорить с вами о Стрельникове.

Холод образовался между лопаток. Дверь открылась точно так же, как пару минут назад. Короткий быстрый стук. Медсестра с регистратуры не стала дожидаться разрешения войти.