Имя звезды - Морин Джонсон

Поезд шел по туннелю. Из окон мне было видно только темноту, лишь иногда — очерк кирпичной стены.

— Я много работаю на той станции, куда мы сейчас едем. Меня там знают. Там погибло больше народу, чем на любой другой станции, да и вообще где-либо во всей системе. В войну там было бомбоубежище. Однажды ночью неподалеку испытывали новые зенитные орудия — испытание было секретное. Жители услышали взрывы, подумали, что начался налет, и опрометью бросились под землю. Кто-то споткнулся, упал на ступенях, на лестнице началась страшная давка. Погибло сто семьдесят три человека — многие так здесь и ошиваются.

Тут в громкоговорителе раздался голос диктора — он объявил, что поезд прибывает на станцию «Бетнал-Грин». Мы вышли, на платформе было совсем тихо. Нас дожидался пузатый мужчина — на лице множество лопнувших капилляров.

— Приветствую, Митчелл, — сказал он, кивнув. — А она кто?

— Стажер. Побудет на платформе. Что тут у вас?

— Неполадки на пути восточного направления. Поезд доходит до автостопа. И встает, с какой бы скоростью ни двигался.

Каллум кивнул с видом человека, которому все понятно.

— Хорошо. Действуем по обычной схеме.

— Да.

Пузатый удалился, оставив нас вдвоем.

— А как это «по обычной схеме»? — спросила я.

— Он сваливает, садится пить чай и не задает никаких вопросов.

Каллум поставил сумку на платформу, снял пиджак, подпрыгнул и набросил его на камеру видеонаблюдения, направленную на дальний конец платформы.

— Снимай куртку и делай то же самое вон с той, — сказал он, указывая на камеру в середине платформы.

Я сняла куртку и подошла к камере. Висела она довольно высоко, но после нескольких неудачных бросков я ее все-таки накрыла. Каллум отошел в дальний конец платформы — там имелся технический проход высотой примерно по грудь. Дверь была увешана всяческими предупреждениями. Все клонили к одному: «Нет. Нельзя. Назад. Стоять. Шаг вперед — и тебе конец». Каллум открыл дверь — за ней оказалось несколько ступеней, спускавшихся до уровня рельсов.

— Итак, — сказал Каллум, — поломки в работе автостопа. Автостопы — это автоматические датчики, расположенные на путях в начале и в середине каждой станции. Мели поезд проходит их на скорости больше пятнадцати километров в час, срабатывает автоматика, поезд останавливается. И есть важная подробность. Посмотри-ка вниз. Сколько там рельсов?

Я посмотрела. Увидела три: два, по которым катятся колеса, и еще один, более массивный, посередине. Они лежали на шпалах высотой сантиметров в пятьдесят.

— Три, — ответила я.

— Вот-вот. Лучше всего не наступать ни на один из них. Но если припрет, наступай, только не на центральный — поджаришься заживо. Проще всего ходить между рельсами. Вот, с этой стороны расстояние пошире. Идти нужно очень, просто очень аккуратно. Это не слишком сложно, но если оступишься — тебе крышка, так что смотри под ноги. Ты хотела учиться? Вот и учись.

Каллум кривовато усмехнулся. Я так и не поняла, шутит он или нет. Решила лучше не спрашивать. Спустилась вслед за ним на пути. Перед нами было устье туннеля — тускло-черный полукруг, уводивший в непроглядную тьму. Каллум вложил мне в руку фонарик.

— Свети вперед и вниз. Иди медленно, аккуратно, увидишь крысу — не подпрыгивай. Она сама свинтит, не волнуйся.

Я пошла, делая вид, что мне решительно наплевать на рельс с высоким напряжением и на крыс в темноте. Едва мы шагнули в туннель, температура упала на несколько градусов. Метрах в семи перед нами стоял человек. Он находился точно между рельсом и кирпичной стеной туннеля. На нем была грубая рабочая рубаха и такие же сапоги, просторные фланелевые брюки; никакой куртки.

— Ненавижу эту станцию, — чуть слышно пробормотал Каллум.

Я направила фонарик прямо на незнакомца, видно его от этого стало только хуже. Он был совсем бледный и хрупкий, скорее просто игра света, зримый образ печали в темноте туннеля.

— Послушай, приятель, — сказал Каллум. — Я лично тебя понимаю. Но ты кончай баловать с этим переключателем. Просто не подходи к нему, ладно?

— Моя семья… — начал незнакомец.

— Чаще всего, — пояснил Каллум, не сводя с него глаз, — они, вообще-то, не хотят делать ничего такого. Само их присутствие сбивает работу автоматики. Он, скорее всего, понятия не имеет, что замыкает цепь. Ты ведь это не специально, а?

— Моя семья…

— Вот бедолага, — посочувствовал Каллум. — Ну ладно, Рори. Подойди ближе. Вот сюда.

Каллум шагнул в небольшую нишу в стене, чтобы подпустить меня поближе к незнакомцу. Я подошла — воздух сделался более студеным и каким-то кисловатым. Глаза незнакомца напоминали бельма. Зрачков у него не было. Выражение лица казалось бесконечно печальным.

Каллум забрал у меня фонарик и вложил на его место мобильный телефон. Та же допотопная модель, что и у Бу.

— Теперь делай вот что, — сказал он. — Нажми две кнопки, единицу и девятку. Сильно, и не отпускай.

— Чего?

— Нажимай, говорю. Давай. Только стой от него сантиметрах в тридцати, не дальше.

Я нащупала единицу и девятку и хотела уже нажать, но тут Каллум вытянул руку и толкнул мои ладони вперед — они, вместе с телефоном, прошли сквозь грудную клетку незнакомца. Я ощутила едва заметное сопротивление — будто прорвала кулаком надутый бумажный пакет. Я невольно вздрогнула, однако незнакомец вроде как и не заметил, что я засунула руки ему в грудную полость.

— Молодец, — похвалил Каллум. — А теперь нажимай, обе сразу, и посильнее!

Я стиснула телефон, впечатала ногти в клавиатуру. И тут же почувствовала, что воздух переменился — повеяло слабым, но прирастающим теплом, а руки мои задрожали.

— Держи-держи, — сказал Каллум. — Будет легкая вибрация. Не отпускай.

Мужчина посмотрел вниз — на себя, на мои руки, сложенные молитвенным жестом у него в груди, — руки дрожали, я изо всех сил вцепилась в телефон. Через секунду-другую туннель озарила вспышка, будто лампочка перегорела, только лампочка была огромной, размером с человеческое тело. Шума не было, лишь прошелестел легкий порыв ветра, и туннель наполнил странный сладковатый запах — я бы описала его как запах горящих цветов и волос.

А незнакомец исчез.

Мы оказались на небольшой площади у входа в церковь. Викарий как раз открывал дверь, чтобы впустить прихожан на утреннюю службу, и совсем не обрадовался, увидев, как я тихонько блюю в кучу свежеопавших листьев. Было что-то необъяснимо приятное в том, чтобы облегчить желудок в чистом, ветреном воздухе. Это значило, что я еще жива, что я выбралась из туннеля. Это значило, что я больше не ощущаю этого запаха.

— Полегчало? — осведомился Каллум, когда я разогнулась.