Мелочи геройской жизни - Алина Илларионова

— Ты чего на меня так сердито молчишь?

Орк колупнул когтем стену, цыкнул клыками:

— Да вот думаю, чего это ты днём на мой дух намекал, дрружище? Ксанку вполне устраивает, а тебя от меня ворротит, что ли?

«Да-да-да! Ты — вонючий, грубый, неотёсанный орчина! Сдохни же, сдохни!» — злорадно подсказывал дом, но Арвиэлю удалось сдержать не только язык и кулаки, но даже интонацию, и парень миролюбиво предложил:

— Эртан, иди лучше за огнём пригляди, а то у Лесовят он опять на хворост перекинется, и получится у нас два костра, а ночью — шиш. Я тут не заплутаю и сам себя тоже не убью, даже если дом будет очень настаивать. А представляешь, что будет, если мы с тобой тут подерёмся?

— Что будет — не знаю, а вот хуторра точно не будет, — подумав, хмыкнул орк.

Дальше оборотень поднимался в одиночку. В одиночку — да. Но не один. Воздух, казалось, загустел мучным киселём, стены жалили точно утыканные иглами, скрип каждой ступеньки почти невыносимо резал слух — дом буквально сочился злобой, но ничего не мог поделать с непрошеным наглым гостем.

Волки сильные. И очень, о-о-очень выносливые.

После коронного побега Веньки от Лушки дверь так и осталась распахнутой настежь. Бегло осмотрев с порога терем и придя к выводу, что для красной девицы он точно не годится, аватар зашёл внутрь.

Терем оказался не совсем теремом. Кроме красного окна на «лице», обращённом к озеру, вообще никаких окон не было, а единственная дверь выходила на крохотную площадку, огороженную обвалившейся балюстрадой со стороны лестницы и глухими стенами — с двух других. Выяснилось, что остроконечные башенки-смотрильни снаружи терема чисто декоративные, и изнутри проходов в них изначально не прорубали, а дыры в стенах появились уже во времена кладоискателей. При строительстве комнату зачем-то скруглили по периметру, забив углы досками. Сейчас же эти доски валялись на полу, а брёвна, к которым их некогда прилаживали, щетинились гвоздями и занозами. В общем, помещение выглядело на редкость неуютным, да, видимо, в нём и не жили: если на первом этаже ещё сохранились хоть какие-то следы отделки и убранства, то здесь — ничего. Пустая пыльная комната, где даже в солнечный день будет править полумрак.

— Будь я колдуном, мне бы здесь понравилось, — вслух пробормотал Арвиэль.

«Кхе-хе-хе-хе-хе…» — проскрипело в ответ в дырявой кровле.

— Да не нужно мне твоё золото! Отвянь!

Парень уже начал спускаться, когда педантичность, прививаемая отцом маленькому Арвиэлю, одержала верх над стражницким раздолбайством. Скрипнув зубами, аватар вернулся и громко закрыл дверь. Вот так!

Так-то так, да не там…

Арвиэль тихонько присвистнул.

Со стороны площадки на двери пузатилась толстенная петля из отличной гномьей стали. На одном с ней уровне кусок косяка оказался выломан.

Арвиэль знавал людей, которые запирают на ключ даже внутренние двери дома. Например, ростовщик Демьян таким образом уединялся с бутылочкой в кладовой, спасаясь от стервы жены.

Но вешать амбарный замок снаружи?!

Кого прятал в тереме Лапа? Или что?

* * *

В середине скошеня ночи уже по-осеннему зябкие, и оттого у костра особенно уютно. Обнять того, кто рядом, прижать к себе покрепче и вдвоём глядеть на рыжий беспокойный цветок; горящая пыльца срывается с лепестков и в хороводе летит ввысь, а там — своя свистопляска. Небесный полог кружится, прощаясь с летом, и звёзды сыплют как бусины с пояса ярмарочной танцовщицы — только успевай ладошку подставить да желание загадать. Желаний у смертных много, но звёзд ещё больше, на всех хватит. И неважно, кто ты — человек, орк или последний из рода аватар, для неба все равны, небо всех любит поровну. И всё оно видит и слышит. Скользит по озеру туман, обнимая стволы прибрежных ив, растекаясь по низине сонным облаком. Дышит на ветру старый сад, и его изломанная луной тень поглаживает обветшалую стену дома, точно успокаивая. Далеко-далеко, за озером, за рощей, за полем, за трактом запели волки.

— Жуть-то какая! — обрадовалась Лукьяна, выразительно глядя на полную луну. — Ай! Ты чего щипаешься?!

— Это не я! — Венька засвистел на сторону.

— Скажи ещё, оборротни по кустам бегают да примерряются, с какого бочка нашу Лушку кусать, — хмыкнул Эртан.

— Да нехай бегают! У нас — вон! — Сенька ткнул в костёр суковатой палкой. — На всю стаю жару хватит.

Майя поворошила прутком угли.

— Учительница в гимназии нам историю рассказывала про оборотня. Хотите послушать?

— Валяй! — разрешил Венька, от души хлебнув медовухи и передавая бурдюк дальше по кругу.

— Жила одна женщина в пригороде Стрелецка. Была она не то чтобы в возрасте, но уже и не девицей на выданье, и никто её в храм звать не спешил. По хозяйству хлопотала сама, и вроде всё у неё спорилось, да только мужской руки в доме не хватало. Как-то на исходе осени в её дверь постучался незнакомец. Дождь лил страшно, пополам со снегом, и женщина пожалела путника, пустила ночевать. Зашёл он в дом, да так и остался. Надёжным ей мужчина показался, ласковым, сметливым, любая работа у него спорилась, к тому же в коже да мехах он разбирался, вот и пошёл к старому скорняку в помощники. Одна только беда — в истинного Бога он не верил. Ну да ничего, думала женщина, авось удастся на верный путь склонить. Больше полугода селянка с тем путником прожила, не тужила и не нуждалась, о свадьбе разговоры пошли. Но как-то в полнолуние случилось ей задержаться у соседки, и домой она вернулась поздней ночью. В избу заходит, смотрит — и глазам не верит: волчара здоровенный, лохматый валяется у печи и прямо из кринки щи уписывает!

Аватар невольно хихикнул: нечто подобное и с ним было, правда, под лапой оказались не щи, а перловая каша. Убегался с волчьей стаей до рассвета, сил перекидываться не было, проголодался, вот и завтракал буквально с порога. Симка потом хозяина поросёй Зорькой обозвал.

— Увидел волк женщину и говорит елейным таким голоском, мол, не пугайся, родная, я это, муж твой благоверный. Извини уж, что так вышло, утром за собой приберу.

— Ну и как поговорили? — всерьёз заинтересовался Арвиэль.

Майя посмотрела на него как на полоумного.

— О чём с оборотнем разговаривать?! Хвала Триединому, арбалет под рукой оказался, а та женщина то ли от природы меткой была, то ли сам Иллиатар подсобил. Пристрелила в лоб и знамением осенилась. А оборотень, как издох, снова в человека превратился. Смотрит женщина — лицо родное, любимое. Да только нутро-то звериное, волчье. Одной тварью меньше стало, и то в мире чище!

— Ясно…

— Жуть какая! — восхитилась Лушка.

— А по-моему, грустно, — помолчав, сказала Таша. — Ну, оборотень и оборотень, так ведь любил же её, наверное.

— Люби-ил! — передразнил Сенька. — Сожрать он её хотел, вот что! Вприкуску к щецам!