Алый цвет зари... - Сергей Фадеев

Ранним утром 24 октября 1812 года маленький отряд под командованием полковника Пьера Шамбриона покинул древнюю российскую столицу. Он оставлял за собой полуразрушенный разграбленный город, жители которого жаждали возмездия. Последней каплей, переполнившей чашу терпения народа, был никому ненужный, совершенно бессмысленный взрыв гордости Москвы — древнего Кремля. Одинокие, редко встречавшиеся прохожие бросали на французов затравленные, но злобные взгляды.

Пьер Шамбрион и сам ехал с тяжелым сердцем. Он понимал, что со своими людьми оказался замешанным в неблаговидном грязном деле, но Пьер был солдатом до мозга костей и не привык подвергать сомнению приказы своих командиров. А генерала Мортье к тому же он искренне уважал за доблесть и даже любил за великодушие и веселый нрав.

Следом за двигающейся на Запад Великой Армией Пьер Шамбрион повел свой отряд по старой Калужской дороге, чтобы поскорее соединиться с основными силами. Кони у его солдат были славными, специально подобранными, накормленными благодаря усердию фуражиров. Они резво несли французов мимо унылых бедных лачуг под соломенными крышами — окрестных деревень. Пьер, разумеется, уже был наслышан о набегах на войска русских мужиков-партизан, но считал подобный вооруженный сброд недостойным внимания противником. Как он ошибался!

Дикая ненависть к захватчикам, грабившим, опустошавшим и сжигавшим все и вся, заставила русских крестьян превратиться в отчаянных и бесстрашных воинов.

Батальон Пьера Шамбриона попал в засаду под вечер у небольшого селения Михайловское, километрах в сорока от Москвы. На французов с двух сторон внезапно обрушились партизаны и казачий отряд поручика Хованского. Бой был жарким, но скоротечным, французы были разбиты наголо, а тяжело раненный полковник Шамбрион попал в плен.

Его на телеге довезли до усадьбы графов Шереметевых, где поместили в просторном флигеле огромного барского дома.

Придя в сознание, Пьер прежде всего убедился, что никто его не обыскал и его единственное сокровище, спрятанное в потайном кармашке рейтуз, находится при нем. Он огляделся — его положили в большой светлой комнате на удобную мягкую постель. Рану в боку ужасно саднило, голова сильно кружилась, видимо, от потери крови. И все же он понял, что еще легко отделался. Большинство его солдат погибло, остальные были рассеяны. «Воистину „на войне как на войне“! Ничего не поделаешь! Впервые в жизни я попал в плен. Видно, так уж было на роду написано. Но плен все же лучше смерти. Надеюсь, русские меня не повесят. Может быть, даже обменяют на какого-нибудь офицера. Недаром наш император ведет с собой тысячи пленных…»

Раздумья полковника внезапно прервал шум открывающейся двери. Он скосил глаза и — о, чудо! — увидел проскользнувшую в комнату юную и прелестную белокурую незнакомку. Поняв, что пленник пришел в себя, она приветствовала его на отличном французском языке:

— Здравствуйте, дорогой полковник! Я так рада, что вы пришли в себя! Рана вас сильно беспокоит?!

Как истинный француз, Шамбрион, приподнявшись на локтях, попытался галантно склонить голову в поклоне, чтобы представиться, но это ему плохо удалось. Он не удержался и упал обратно на подушку, совсем обессиленный.

— Ах, господи боже мой, да лежите вы спокойно! Вам нельзя делать резких движений. Рана у вас тяжелая, и наш лекарь, Петр Фомич, едва остановил кровотечение. Мы ваши документы видели, знаем, что вы — офицер, полковник Пьер Шамбрион. А меня зовут Ксения Лопухина, я хозяевам, графам Шереметевым, прихожусь внучатой племянницей, — без умолку тараторила девушка.

Полковнику было очень трудно воспринимать столько новой для него информации, голова у него налилась свинцом и дико болела. Он инстинктивно прикрыл глаза и неожиданно для себя непроизвольно тихо застонал.

— Боже мой! Да вы совсем слабый! Отдыхайте! Постарайтесь уснуть! А я пойду распоряжусь, чтобы вам принесли морсу. Вам надо много пить, а морс у нас очень вкусный, его бабушка Пелагея делает! — засуетилась Ксения и поспешно выскочила за дверь.

В следующий раз Шамбрион очнулся уже под вечер, обнаружив рядом с собой полного коренастого облысевшего немолодого мужчину с кожаным саквояжем в руках. «Доктор», — догадался полковник. Рядом с врачом стояла молодая девушка, давеча говорившая с ним по-французски.

Она принялась старательно переводить вопросы эскулапа. Потом служанка принесла тазик с водой, и Ксения смущенно удалилась, пока медик сменил ему повязку на боку. После чего обессиленный Пьер уснул. Так началась жизнь французского полковника в имении Шереметевых в Михайловском.

Поправлялся Шамбрион медленно, мучительно и тяжело. Но молодой и крепкий организм здорового сорокалетнего закаленного мужчины все-таки постепенно одолевал недуг, вызванный ранением. Все чаще его стали посещать грустные мысли о том, что, пока он валяется здесь в теплой постели, французская армия уходит все дальше на запад. Он вроде бы и не считался военнопленным, во всяком случае, обращались с ним как с гостем, но все же полковник понимал, что рано или поздно встанет вопрос о его возвращении во французскую армию. От жизнерадостной, пышущей здоровьем и молодостью Ксении он знал, что французские полки стремительно отступают в сторону Литвы и Польши. Разумеется, Ксения радовалась каждому новому успеху российских войск, рассказывая о победах русских под Малоярославцем, Смоленском, а потом и под Березиной, она всячески восхваляла воинский гений Кутузова и вовсе не щадила самолюбия француза, хотя по-прежнему проявляла к нему участие, доброту и гостеприимство.

А он уже во всю мечтал о побеге. К несчастью, стояла знаменитая лютая русская зима. И Шамбрион с ужасом прикидывал, как ему преодолеть в одиночку это ужасное расстояние до границы России. Самым правильным казалось одно — действовать официально.

Он давно уже знал о том, что Ксения живет в имении родственников на правах молодой хозяйки, потому что почтенная графская чета давным-давно находится в Санкт-Петербурге и пока не решается выехать в разоренную Москву. Оставалось только ждать.

К январю нового 1813 года Пьер настолько окреп, что стал выезжать на конные прогулки по окрестностям Михайловского. Он скакал по бескрайним русским полям и перелескам, слушая завывание ветра, изредка встречая одиноких пеших или конных мужиков с хмурыми лицами, не забывающими, впрочем, снимать шапки при его появлении и кланяться в пояс. «Барин, как-никак, коли в усадьбе живет! Хоть и офицер хранцузкий!»

Поездки Шамбриона становились с каждым днем все продолжительнее, но чем дальше отъезжал полковник от усадьбы, тем очевиднее для него была невозможность побега.

Полковник давно заметил интерес к нему со стороны Ксении, юная русская красавица-дикарка тоже волновала его. Но ему было не до романов, он думал о воинском долге, о том, как глупо оказался на положении то ли гостя, то ли пленника в этой русской глухомани. И Пьер решительно не знал, что ему делать.

Разумеется, у него было кольцо с рубином. За такую драгоценность его должны были довести до самого Парижа. Но кому он может продать здесь эту драгоценную безделицу?! Он иностранец, не знает русского языка, к тому же офицер неприятельской армии. Ничего не выйдет! Нет, надо ждать!