Ночной Дозор - Сергей Лукьяненко

— Точно? — Ольга, прищурившись, смотрела наменя. Неужели это и впрямь мой взгляд, когда я стараюсь выразитьдоброжелательность в смеси с сомнением?

— Совершенно точно.

— Тогда посмотри на себя.

Подойдя к зеркалу, столь же большому ироскошному, как и все в этой потайной ванной комнате, я уставился на себя.

Результат был странным. Разглядывая свое новоеобличье, я совершенно успокоился. Наверное, окажись я в ином, но мужском теле,шок был бы больше. А так — ничего, кроме ощущения начавшеюся маскарада.

— Ты на меня не воздействуешь? — спросил я. —Ты или шеф?

— Нет.

— Значит, это у меня крепкие нервы.

— У тебя помада размазалась, — заметила Ольга.И хихикнула. — Умеешь красить губы?

— Сдурела? Нет, конечно.

— Я научу. Нехитрая наука. Тебе еще оченьповезло, Антон.

— В чем?

— На недельку позже — и пришлось бы учить тебяпользоваться прокладками.

— Как любой нормальный мужчина, смотрящийтелевизор, я умею это делать в совершенстве. Прокладку надо облитьядовито-синей жидкостью, а потом сильно сжать в кулаке.

Я вышел из кабинета и остановился на миг,борясь с искушением вернуться.

В любой момент я мог отказаться отпредложенного шефом плана. Стоит лишь вернуться, сказать пару слов — и мы сОльгой возвратимся в свои настоящие тела. Вот только за полчаса разговора мнебыло сказано достаточно, чтобы я согласился, что смена тел — единственныйреальный ответ на провокацию Темных.

В конце концов, нелепо ведь отказываться отспасительного лечения на основании болезненности уколов.

Ключи от квартиры Ольги лежали у меня всумочке. Там же — деньги и кредитка в маленьком кошельке, косметичка, платочек,прокладка — зачем только, ведь это мне не должно понадобиться, начатая упаковкаконфеток «тик-так», расческа, россыпь мелочи на дне, зеркальце, крошечныймобильный телефон…

А вот пустые карманы джинсов вызывалиневольное ощущение потери. Я секунду рылся в них, пытаясь найти хотя бызавалявшуюся монетку, но убедился лишь в том, что, подобно большинству женщин,Ольга все носила в сумочке.

Казалось бы, пустые карманы — далеко не самаябольшая моя потеря за сегодняшний день. И все-таки эта деталь вызывалараздражение. Я переложил в карман из сумочки несколько банкнот и почувствовалсебя увереннее.

Жаль только, что Ольга не носит плеера…

— Привет, — ко мне подошел Гарик. — Шефсвободен?

— Он… он с Антоном… — ответил я.

— Что-то случилось, Оля? — Гарик внимательносмотрел на меня. Не знаю, что он почувствовал: чужие интонации, неуверенныедвижения, новую ауру. Но если даже оперативник, с которым ни я, ни Ольга особоне общались, ощущает подмену — грош мне цена.

Тем временем Гарик неуверенно, робкоулыбнулся. Это было совсем неожиданно: я никогда не замечал, чтобы Гарикпытался заигрывать с сотрудницами Дозора. Ему даже с человеческими женщинамитрудно знакомиться, он потрясающе невезуч в любовных делах.

— Ничего. Поспорили немного, — я развернулся,и, не прощаясь, пошел к лестнице.

Это была версия для Ночного Дозора, на тотмаловероятный случай, если среди нас есть их агент. Насколько я знаю, такоеслучалось всего раз или два за всю историю Дозора, но мало ли… Пусть всесчитают, что Борис Игнатьевич повздорил со своей давней подругой.

Ведь и повод есть, и повод немалый. Столетнеезаточение в его кабинете, невозможность принять человеческий облик, частичнаяреабилитация, но с потерей большинства магических способностей. Вполнедостаточные основания обидеться… По крайней мере, я избавлен от необходимостиизображать подругу шефа, что было бы уж совсем чересчур.

Размышляя так, я и спустился до третьегоэтажа. Стоило признать, что Ольга максимально облегчила мне жизнь. Сегодня онанадела джинсы, а не обычный юбочный костюм или платье, на ногах были кроссовки,а не туфли на высоком каблуке. Даже легкий запах духов не был одуряющим.

Да здравствует мода «унисекс», пусть даже ееизобрели гомосексуалисты…

Я знал, что мне сейчас следует делать, знал,как следует себя вести. И все-таки это было трудно. Свернуть не к выходу, а вбоковой коридор, неприметный и тихий. И окунуться в прошлое.

Говорят, у больниц есть свой, незабываемыйзапах. Конечно. И это неудивительно, странно было бы не иметь запаха хлорке иболи, автоклавам и ранам, казенному белью и безвкусной пище.

Но откуда, скажите на милость, свой запах ушкол и институтов?

В помещении Дозора обучают лишь частипредметов. Кое-что удобнее преподавать в морге, по ночам, там у нас есть своилюди. Кое-чему обучают на местности. Кое-чему — за рубежом, в туристическихпоездках, которые оплачивает Дозор. Когда я проходил обучение, то побывал и наГаити, и в Анголе, и в Штатах, и в Испании.

Но все-таки для некоторых лекций подходит лишьтерритория Дозора, здание, от фундамента до крыши закрытое магией и охраннымизаклятиями. Тридцать лет назад, когда Дозор переехал в это помещение, оборудовалитри аудитории, каждая на пятнадцать человек. Я до сих пор не понимаю, чегобольше в этом размахе: оптимизма сотрудников или избытка площади. Даже когда япроходил обучение, а это был очень удачный год, нам хватало одной аудитории, даи та наполовину оставалась пустой.

Сейчас Дозор обучал четверых Иных. И лишь вотношении Светланы существовала твердая уверенность, что она войдет в наширяды, а не предпочтет обычную, человеческую жизнь.

Пусто здесь было, пусто и тихо. Я медленно шелпо коридору, заглядывая в пустые аудитории, которые могли бы стать предметомзависти для самого обеспеченного и преуспевающего университета. За каждымстолом — ноутбук, в каждой комнате — огромный проекционный телевизор, шкафыломятся от книг… да если бы эти книги увидел историк, нормальный историк, а неспекулянт от истории… Никогда им их не увидеть.

В некоторых книгах слишком много правды. Вдругих — слишком мало лжи. Людям это читать не стоит, причем для их жесобственного спокойствия. Пусть живут с той историей, к которой привыкли.

Конец коридора заканчивался огромным зеркалом,закрывающим всю торцовую стену. Я искоса взглянул в него: по коридорувышагивала, покачивая бедрами, молодая, красивая женщина.