Крылья империи - Владимир Коваленко

А грустить было отчего. Первые месяцы в этом мире Баглир провел, пытаясь выжить, потом — устроиться, потом его, не давая опомниться, тащила за собой яростная политическая интрига. А тут навалилась спокойная, обеспеченная жизнь. Да и новизна впечатлений поубавилась. Вот и накатывала тяжелыми волнами ностальгия, заставляющая изо всех песен Тиммата выбирать самые старые и печальные, так непохожие на бравурный лай новоделов последней республики. Лысые человеческие физиономии ему приелись до невозможности, и вместо изначальной симпатии стали вызывать раздражение. Единственное же нормальное лицо, ежели не считать зеркал, милое личико Виа, находилось в восьмистах милях от него.

По тимматским понятиям, близко. Три часа на вытянутом и остроносом, как дельфин, пассажирском цеппелине, по дороге — обед в бортовом ресторане, прогулка по верхней палубе, остекленной от встречного ветра, рассматривание облаков и проплывающих внизу ландшафтов. Если есть деньги на билет — можешь работать в одном городе, а жить в другом. Здесь же — двое суток на самом быстром судне, и лишь при условии свежего попутного ветра и храброго капитана, не слишком зарифившего паруса.

Или трое суток курьерской тройкой, той самой ездой, при которой любой нерусский седок, по уверениям кучеров, жив не будет. А русский будет как с очень сильного похмелья.

Был и еще способ — лететь самому. При большом старании Петербурга можно достичь за сутки. Только после такого перелета Баглир целую неделю способен разве что есть и спать. Так что к Виа он выбирался раз в месяц, на день-два. И о делах они в эти дни не разговаривали.

А зря. По крайней мере, Баглир был бы меньше удивлен, узнав, что является теперь руководителем масонской ложи. Случилось же это после очередной дискуссии в магистрате. Многие городские советники возмущались тем, что транспорт с материалами для устройства шлюзов совершенно забил акваторию порта и мешает нормальной торговле. Баглир возражал, упирая на то, что честно оплачивает аренду причалов, и хвастался опережающими темпами земляных работ, намекая на скорую прибыль для города после открытия Североморского канала. Однако мысленно уже смирился с необходимостью устройства в Кильской бухте для своих нужд отдельного терминала. Бургомистр же вдруг открыто его поддержал.

А потом, когда сошка помельче разошлась, ухватил под локоток и зашептал пониже уха — люди почему-то были уверены, что у Баглира уши там же, где и у них:

— Князь, я хотел бы вступить в вашу ложу.

— Куда?

— В ложу Большого Орла, руководителем которой вы являетесь. Как видите, я кое-что знаю! Не стоит таиться, здесь инквизиции нет… Про вас многое говорят. Это правда, что некогда вы были обычным человеком? А потом случайно облились красной ртутью?

Алхимический термин бургомистр произнес с почтительным присвистом. Баглир чуть не расхохотался. Немного же подумав, решил — прикрытие как прикрытие.

— Ну уж обычным-то человеком я не был никогда, — честно ответил он.

— Разумеется, — поспешно согласился бургомистр, — и все-таки, говорят, даже простой человек, ставший членом вашей ложи, способен весьма усовершенствоваться.

— Человек способен усовершенствоваться всегда, — изрек Баглир очередную прописную истину, — но не всегда имеет желание и возможность.

Так вот и поговорили. Потом бургомистр намекнул на денежный взнос — на что Баглир, вальяжно отмахнув рукой, заметил, что упомянутая материя — всего только инструмент, более того — это, в сущности, всего лишь условная единица способности совершать работу, запас социальной энергии.

Бургомистр не отставал.

— Ладно, — сказал ему под конец Баглир, — хотите — вступайте. Только вам нужны два поручителя.

— Одного я, смею надеяться, нашел в вашем лице.

— Разумеется. Но второго вам придется найти самостоятельно — таковы уж наши правила.

Он ожидал, что бургомистр расстроится, но тот только деловито кивнул. И назавтра же, бросив всю городскую текучку, укатил в Петербург.

Баглир удивился и вылетел следом.

И уже следующим утром, расправив по дивану в казенной квартире усталые крылья и поедая очередную белорыбицу, вполуха выслушивал женины объяснения. И соглашался. Логика Виа была простой — денег на наемную агентуру нет, а масонство модно. А тут можно заполучить множество информаторов и агентов влияния, которые еще и взносы приплачивать будут. Грех упускать такую возможность. А поскольку лож развелось, даже и в России, уже превеликое множество — надо привлечь внимание. Наобещать. Заманить. Виа посоветовалась со старым тайноканцеляристом Шуваловым, и он одобрил. И сам вступил в капитул ложи.

В качестве номинального главы и ходячей витрины было решено выставить князя Тембенчинского — умницу и героя, удачливого алхимика, обросшего перьями после пошедшего вкривь и вбок эксперимента, когда он вместе со своей невестой-помощницей надышался парами красной ртути. Красная же ртуть, как известно, последняя ступенька перед получением философского камня.

Таким образом, всякому, вступавшему в ложу, обещалась надежда на бессмертие — но только надежда, опыты-то еще не закончены, и на получение самого камня — а значит, и эликсира жизни, и метода получения золота из свинца — могло уйти и пол года, и полтысячелетия. Ложа честно ничего не обещала — но и намеков было довольно.

С масонской символикой все обстояло еще проще. Известные церемониалы были сделаны более конспиративными и сумрачными. Знаки и приветствия назначались каждому неофиту особые и постоянно менялись. Поэтому узнавание всегда шло сверху вниз и ограничивалось общностью поставленных задач. Графические коды разработал неугомонный Кужелев, добавил им свойство изменчивости, ввел обязательные шифрованные знаки, которыми означалась дата составления документа.

Степени распределялись просто — до 5-й включительно шли малонадежные, случайные люди, до 10-й — люди толковые, но все-таки используемые втемную. От 10-й до 20-й — ограниченно осведомленные сотрудники аналитического отдела, полагающие, что они работают в рядах организации-союзника, до 30-й — высшие офицеры и капитул, знающие все, 31-ю ступеньку одиноко занимала Виа, 32-ю — Шувалов, 33-ю, верхнюю, — сам Баглир.

Который был таким подходом весьма польщен. И сразу запустил руку в средства ложи, велев увеличить ассигнования на украинский проект ввиду ухудшения здоровья польского короля. И отправился спать на двое суток.

Через полгода накативший было вал забот схлынул. В этом была повинна манера работы князя Тембенчинского, который сначала впрягался в любую работу сам и тащил, подобно ломовой лошади, пока не находил кого-то, кто мог бы выполнять ее не хуже. Тогда он оставлял приевшееся занятие и больше к нему не возвращался. Так вышло и с Североморским каналом. Только на этот раз начитавшийся Гоббса Баглир действовал вполне осознанно, создавая левиафана — существо, клеточками которого являются люди. Когда оказалось, что левиафан оживлен, он, подобно специально выведенному животному, неохотно выполнял нужную работу, слишком жадно пожирал потребные ресурсы… ну и вызывал некоторые обратные проблемы. Тогда, оставив тяжелую работу Бога, Баглир взялся за более легкую работу дрессировщика. Когда компания Нортензееканал приучилась ограничивать аппетит и поняла, что сытость брюха пропорциональна выполненному объему работ, а проблемы начала тихонько прикапывать вынутой из будущего русла землей, ему стало совершенно нечего делать.