Непристойная страсть - Колин Маккалоу

Побежденный, он последовал за ней без дальнейших возражений. Что мог он сказать женщине, перед глазами которой были все доказательства? Разве она поверит ему? Все, по сути, повторилось так, как тогда, на кухне, только еще хуже. К тому же он был до крайности измучен, у него не осталось в запасе никакой силы – после того как выдержал эту короткую, но сверхчеловеческую по напряжению схватку с самим собой. Ибо он знал, чем все кончится, уже в тот момент, как появился Льюс: пусть даже его потом повесят, но он доставит себе глубочайшее удовольствие и убьет этого глупого, ничтожного ублюдка.

Только два обстоятельства удержали его от того, чтобы сразу же схватить Льюса за горло: воспоминание о том случае с сержантом и связанная с этим боль, которая достигла предела выносимости теперь, воплотившись в отделении «Икс» и сестре Лэнгтри; вторым обстоятельством было возникшее ощущение утонченного смакования предстоящего момента. Так что когда Льюс приступил к своим пассам вокруг него, Майкл из последних сил вцепился в остатки самообладания и ждал.

Хотя Льюс и выглядел сильным, мускулистым и способным на многое, но Майкл давно понял, что в нем начисто отсутствует та необходимая жестокость и привычка или же страстная жажда убивать. Кроме того, он знал, что за наглой самоуверенностью, за ненасытным желанием мучить и издеваться скрывается обычная трусость. Льюс, видимо, считал, что его кривлянье будет всегда вывозить его, что стоит кому-нибудь взглянуть на его внушительные размеры, почувствовать его злобу, и никакое мужество не устоит перед ним. Но для Майкла было очевидно, что как только блеф будет раскрыт, великан превратится в пигмея. И, приготовившись к нападению, он знал, что ставит на карту всю свою жизнь, но это больше не имело значения. Да, он раскроет карты Льюса, но потом, когда этот громадный ублюдочный попугай разложится наконец как последняя падаль, он все равно убьет его. Убьет просто ради удовольствия убить.

Он уничтожен второй раз. Второй раз он должен признаться перед самим собой, что ничем не лучше всех тех остальных, кого подвергли искушению убивать, что он сам готов отбросить все на свете ради удовлетворения страсти. А это именно страсть и ничто иное. Он уже узнал о себе многое, с чем ему пришлось научиться жить, но это? И потому ли, что он знал о себе и это тоже, он замолчал, когда речь должна была зайти о любви тогда, в кабинете сестры Лэнгтри? Все поднялось в нем тогда и должно было хлынуть наружу. Но потом вдруг промелькнула тень чего-то безымянного и страшного. Это. Да, только это. Тогда он подумал только о собственной никчемности. Но теперь впервые за все это время никчемность обрела название.

Слава богу, что она пришла! Только сможет ли он когда-нибудь ей объяснить?

Поднимаясь вместе с Майклом по ступенькам к себе в корпус, сестра Лэнгтри вдруг вспомнила, что все остальные комнаты в строении заперты на замок, а окна закрыты ставнями. Хотя, в сущности, это ничего не меняло. Для проникновения в закрытые помещения существуют особые способы, и каждая медсестра, прошедшая монастырское заключение в сестринском корпусе в период стажировки, блестяще владела искусством открывать и закрывать запертые двери. Но для всего требуется время. Поэтому она открыла дверь своей комнаты, щелкнула выключателем и пропустила Майкла вперед.

До чего же странно. За исключением обходов старшей сестры, здесь никогда раньше не бывали посторонние, так что он был первым, кто очутился в ее личных владениях. Сестры, как правило, предпочитали сходиться в местах, так сказать, отдыха и развлечений в тех случаях, когда им требовались социальные контакты, и визит в комнату коллеги воспринимался как своего рода экскурсия.

Теперь же она, несмотря на всю усталость, постаралась взглянуть на свое жилище новыми глазами и сразу же отметила, насколько безликой и унылой была, в сущности, ее комната. Она скорее напоминала камеру, чем место, где живут люди, хотя, конечно, была больше по размеру, чем камера. Меблировка ее состояла из узкой койки, такой же, как койки в палате, стула, бюро, ширмы, за которой висела ее одежда, да двух полок на стене, где обретались ее книжки.

– Подождите меня здесь, – сказала она. – Я пойду посмотрю, нет ли какой-нибудь одежды для вас, и открою одну из комнат.

Она закрыла за собой дверь, не дожидаясь, пока он сядет на стул рядом с ее кроватью, и спустилась по ступенькам наружу, освещая себе путь фонариком. За одеждой проще было забежать в какой-нибудь из ближайших корпусов, чем проделывать весь путь обратно до отделения «Икс» и беспокоить спящих. Кроме того, она не чувствовала себя в состоянии встречаться с Льюсом до утра: ей нужно было время, чтобы как следует все обдумать. После визита в отделение «Би» у нее в руках оказались пижама и халат, естественно, в обмен на торжественное обещание вернуть аналогичные предметы завтра.

Комната, соседняя с ее собственной, явно была наиболее подходящей, чтобы поместить туда Майкла, так что она принялась отдирать от заколоченного окна деревянные планки. Замки на дверях оказались врезными и очень прочными, так что открыть их с помощью шпильки для волос было невозможно. Ну вот. Четырех планок, пожалуй, достаточно. Она посветила фонариком в образовавшееся отверстие и убедилась, что кровать по-прежнему стоит там, как раз на том же месте, что и ее собственная, и сверху лежит скатанный в рулон матрас. Придется ему поспать ночь без простыней, тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, особой жалости она сегодня к нему не испытывала.

Когда сестра Лэнгтри вернулась к себе, оказалось, что в общей сложности она отсутствовала примерно три четверти часа. Ночь была душная и влажная, и вся одежда на ней насквозь пропиталась потом. Кололо в боку, и она постояла немного, массируя больное место, а затем бросила взгляд на стул. Майкла на нем не было. Он лежал на кровати, свернувшись калачиком, спиной к ней. Похоже было, что он крепко спал. Спал! Как он мог после всего, что произошло?

Но его вид тронул ее, тронул так, как ничто другое не могло бы тронуть. В конце концов, на что она так разозлилась? Почему ей так хочется раскопать, что там внутри у этого человеческого существа, лежащего на ее постели? Потому что они все напились? Потому что Льюс действовал в соответствии со своими представлениями? Или потому что она уже не была больше уверена в Майкле, не уверена с тех самых пор, как он отвернулся от нее тогда, в кабинете? Ну конечно, виски здесь, вероятно, сыграло свою роль, но эти бедняги, в конце концов, всего лишь люди, а искушение было слишком сильным. А что до Льюса, то ей вообще нет до него дела. И если уж быть откровенной до конца, то причиной ее состояния была острая боль и неуверенность в Майкле.

Усталость разом навалилась на нее. Одежда прилипла к телу, местами на ткани проступили темные пятна пота, и кожу саднило, потому что, не думая, что все так обернется, она не поддела вниз белье. Ну ладно, ничего, как только она устроит его в соседней комнате, она тут же пойдет и примет душ. С этой мыслью сестра Лэнгтри подошла к кровати и остановилась, молча глядя на спящего.

Часы на бюро показывали полтретьего ночи, и у нее не хватало решимости разбудить его – так спокойно он спал и даже не шевельнулся, когда она вытаскивала из-под него простыню, чтобы накрыть его. Пусть спит.