Невинность - Дин Кунц

За две ночи нашего знакомства я уяснил, что моя настойчивость, если дело касалась ее секретов, вела лишь к усилению социофобии, из-за которой она могла отгородиться от меня, а то и вообще порвать наши дружеские отношения. Но теперь я знал, что наши жизни пересеклись задолго до нашей встречи, и первым знаковым моментом стала ночь ее рождения. С учетом этого озадачивающего открытия я все-таки решился задать ей еще несколько вопросов.

– Почему ты тревожишься из-за двух последних марионеток?

– Теперь я тревожусь не так, как прежде. У нас встреча в час ночи. Нам нельзя опаздывать.

– Встреча с кем?

– Ты увидишь.

Я вновь вернулся к интересующему меня вопросу:

– Почему ты тревожишься из-за марионеток?

Она ответила не сразу, но на этот раз все же не стала играть в молчанку.

– Со временем, после того как я приняла их облик, я начала осознавать… что им известно обо мне.

– Известно о тебе?

– Да.

– Всем шести?

– Я знаю, что чувствую, и я знаю, что это правда. Но тебе нет нужды думать, что в этом есть здравый смысл, просто не бери в голову.

Возможно, именно в этот момент мне следовало рассказать ей о туманниках, чистяках, музыкальной шкатулке с танцевальными парами, столь неподходящими друг другу, марионетке в окне магазина игрушек, которая тоже чувствовала меня. Но вместо этого я задал вопрос:

– Чем страшны эти игрушки?

– Они никогда не были игрушками.

– Ладно. Тогда чем страшны эти марионетки?

– Я не знаю чем и не хочу это выяснять.

Ветер вновь набрал силу и бросал снег так яростно, что снежинки, ставшие меньше размером, чуть скребли по ветровому стеклу, словно рассчитывали, что благодаря количеству и настойчивости смогут протереть его насквозь и тогда буран предъявит права на салон «Ленд Ровера» и на нас, как предъявил их уже на городские улицы.

Новая мысль пришла мне в голову, и я поделился ею:

– Раньше, за обедом. Постукивание. На чердаке.

– Воздух в водяных трубах.

– На чердаке есть водяные трубы?

– Должны быть.

– Ты когда-нибудь поднималась туда?

– Нет.

– Из твоей квартиры можно попасть на чердак?

– Через люк в чулане. Но он закрыт на два крепких засова и таким останется.

– Если хочешь, я залезу туда и посмотрю.

Она ответила спокойно и твердо:

– Нет, я туда не полезу, ты туда не полезешь, никто туда не полезет ни этой ночью, ни следующей, никогда.

С квартал или больше я слушал мерное шуршание «дворников» на ветровом стекле, ритм которого точно соответствовал ударам моего сердца. Слушал и ветер, который иногда сотрясал «Ровер», словно привлекая наше внимание и пытаясь донести до нас мысль, что он смог бы рассказать нам немало интересного, если б мы нашли способ понять его резкий, раздраженный, ворчливый рев.

Хотя и смирившись с тем, что только она решает, когда отвечать на мои вопросы, я все-таки не удержался и еще раз задал тот, на который ответа не получил:

– Когда тебе исполнилось тринадцать, почему ты решила использовать эту марионетку за основу своего готического облика?

– Я была очень робкой, но хотела выглядеть крутой, выглядеть авангардной. Я боялась людей и подумала, что лучший способ удержать их подальше от себя – немного напугать.

Хотя объяснение выглядело достаточно логичным, я чувствовал, что ответ только частичный.

Гвинет, похоже, прочитала мои мысли, потому что продолжила, но ее слова ясности не добавили:

– После того как я поняла, что благодаря моим стараниям марионетки меня почувствовали, я могла бы изменить облик, остаться готкой, но другой. Однако мне уже стало понятно, что значения это не имеет. Узнав обо мне, они бы не забыли меня только потому, что я перестала их напоминать. Я открыла дверь, которая уже не могла захлопнуться. Наверное, теперь ты окончательно убежден, что я чокнутая.

– Гораздо меньше, чем ты можешь себе представить.

Зазвонил мобильник. Она выудила его из кармана, глянула на экран, включила громкую связь, но молчала.

Какие-то мгновения мы слышали только статические помехи, потом раздался голос Телфорда:

– Я знаю, что ты здесь, маленькая мышка.

– Дай мне поговорить с Саймоном.

Телфорд изобразил удивление:

– С Саймоном? Каким Саймоном?

– Дай ему телефон.

– Ты хочешь, чтобы я подозвал к телефону кого-то по имени Саймон?

– Он ничего не знает.

– Ты, скорее всего, права.

– Я виделась сегодня с Годдардом.

– Этим лузером.

– Годдард знает, что все кончено. В том, что ты делаешь, смысла нет. Все кончено.

– Его люди не думают, что все кончено. Они мне очень помогли этим вечером и продолжают помогать.

– Дай мне поговорить с Саймоном.

– Здесь есть человек, возможно, его зовут Саймон, возможно, нет, я сказать не могу.

– Дай ему телефон.

В мобильнике шипело, потрескивало. Гвинет ждала.

Наконец послышался голос Телфорда:

– Он, похоже, не хочет говорить. Просто лежит на полу, смотрит в никуда, рот открыт, подбородок в блевотине, и он даже не собирается ее вытирать. Если это твой Саймон, позволь тебе сказать, что манеры у него отвратительные, здравого смысла никакого, инстинкт выживания отсутствует напрочь. Тебе следовало подбирать в друзья более достойных людей.

Она заморгала, стряхивая с глаз слезы, прикусила губу так сильно, что я ожидал увидеть каплю настоящей крови рядом с кровавой бусиной. Но, несмотря на эмоциональную бурю, «Ровер» она вела твердо.

– Все кончено, и тебе лучше с этим смириться.

– Ты собираешься обратиться в полицию?

Она промолчала.

– Тогда три важных нюанса, маленькая мышка. Первый. Я не думаю, что ты действительно сможешь пойти на то, чтобы оказаться в комнате для допросов, среди всех этих здоровенных полицейских, которые сгрудятся вокруг, будут прикасаться к тебе. Второй, учитывая, как ты выглядишь, доверия к тебе не будет. Ты вкусненькая маленькая сучка, но ты также и с приветом.

– Ты сказал – три. Пока я услышала только два.

– Третий – помощники, которых одолжил мне Годдард. Теперь, когда он сделал ноги, они работают на меня. И знаешь что, маленькая мышка, они оба бывшие полицейские. Интересно, правда? У них есть друзья в управлении. Много друзей, маленькая мышка.