Когда опускается ночь - Уилки Коллинз

расстаться наконец с Сестрицей Розой и вернуться на берега Англии, где разворачивается действие моего следующего, четвертого рассказа.

Позвольте добавить, что выбор следующего сюжета для моей коллекции поставил меня в совершеннейший тупик, и тогда моя жена утратила всякое терпение и взяла всю ответственность на себя, дабы избавить меня от неразумных сомнений. По ее совету, данному, по обыкновению, безо всяких промедлений, мне остается лишь рассказать историю о хозяйке Гленвит-Грейндж.

Пролог к четвертому рассказу

Если я и получил что-то от работы портретиста, то по крайней мере возможность приложить свои таланты, какими бы они ни были, в самых разных областях. Я не только рисовал мужчин, женщин и детей, но и под давлением обстоятельств освоил изображение лошадей, собак и домов, а в одном случае писал даже быка, грозу и гордость всей округи; у меня в жизни не было столь свирепой модели. Это чудовище носило подобающее имя Громобой и обитало в поместье господина по фамилии Гартуайт, фермера-любителя, дальнего родственника моей жены.

По сей день ума не приложу, как мне удалось закончить картину и при этом избежать гибели от рогов Громобоя. Бык приходил в неистовство, едва завидев меня и мой ящик с красками, — похоже, он считал, будто позировать для портрета для него личное оскорбление. Чтобы успокаивать его, требовалось двое работников, а третий держал его за кольцо в носу, и лишь тогда я мог отважиться приступить к работе. Но Громобой все равно хлестал хвостом, дергал огромной головой и закатывал яростные глаза от всепожирающего стремления поскорей поддеть меня на рога за то, что я имею дерзость сидеть неподвижно и смотреть на него. Признаюсь откровенно: никогда не чувствовал я такой радости оттого, что остался цел и невредим, как в тот час, когда завершил портрет быка!

Однажды утром, когда моя подневольная работа едва-едва перевалила за половину, мы с другом по пути к стойлу быка повстречали управляющего имением, который сурово сообщил нам, что Громобой находится в особенно своенравном настроении и мне опасно даже думать писать его. Я вопросительно посмотрел на мистера Гартуайта, который вздохнул с комическим огорчением и сказал:

— Увы, делать нечего, придется ждать до завтра. Что скажете об утренней рыбалке, мистер Керби, раз уж скверный нрав моего быка даровал нам отдых?

В рыбной ловле я полный невежда и откровенно признался в этом. Однако мистер Гартуайт, столь же страстный рыболов, что и сам Исаак Уолтон[39], не желал слышать даже самых учтивых отговорок.

— Учиться никогда не поздно! — воскликнул он. — Я вмиг сделаю из вас рыбака, а вам нужно только слушаться моих указаний.

Поводов отклонить предложение, не обидев заказчика, у меня не осталось. Поэтому я поблагодарил мистера Гартуайта за дружеское участие и взял первую же удочку, которую он мне вручил, однако в глубине души опасался, что все это ни к чему хорошему не приведет.

— Здесь недалеко, — заверил меня мистер Гартуайт. — Я отведу вас на лучший мельничный ручей в округе.

Мне было все равно, далеко ли здесь или близко и хорош ли ручей или плох. Однако я изо всех сил постарался скрыть апатию, недостойную спортсмена, и, когда мы приблизились к мельнице и бурное журчание потоков воды становилось все громче, притворился, будто полон энтузиазма и мне не терпится приступить.

Мистер Гартуайт отвел меня прямиком туда, где под водопадом был глубокий бурлящий омут, насадил наживку и забросил леску, пока я еще возился с сочленениями удочки. Преодолев первоначальные трудности, я волей-неволей предался увлекательным, но довольно неловким забавам с леской и крючком. Я зацепился за все на себе с головы до ног и переловил собственную одежду с ловкостью и успехом самого Исаака Уолтона. Я выудил шляпу, сюртук, жилет, брюки, пальцы — крючок мой был словно одержим дьяволом, а каждый дюйм лески дергался и скручивался с такой живостью, что позавидовал бы любой угорь. Когда заказчик подоспел ко мне на помощь, я уже успел примотать себя к удилищу — по всей видимости, необратимо. Однако его терпение и мастерство все превозмогло, крючок был наживлен и заброшен, удочка вложена мне в руку, мой друг вернулся на свое место — и мы наконец приступили к рыбной ловле по-настоящему.

Да, мы поймали несколько рыб (то есть в моем случае, разумеется, рыбы сами себя поймали), но мелких и совсем немного. То ли на нашей забаве дурно сказалось присутствие старшего подручного мельника — мрачного малого, который стоял в цветничке на другом берегу и таращился на нас с убийственным выражением, — то ли мое неверие и несерьезное отношение к рыбной ловле повлияло и на моего спутника, я не знаю, но одно несомненно: его мастерство было вознаграждено почти столь же скудно, сколь и мое терпение. После почти двух часов моего напряженного ожидания и его напряженного ужения мистер Гартуайт в ярости выдернул леску из воды и велел мне следовать за ним в другое место, объявив, что всю рыбу в ручье, должно быть, ночью выловили сетью браконьеры, крупную забрали, а мелкую выпустили подрасти до их следующего визита. Мы двинулись дальше вниз по ручью, оставив непоколебимого мельника по-прежнему безмолвно глядеть нам вслед — точь-в-точь как он недавно наблюдал наше прибытие.

— Постойте-ка, — сказал вдруг мистер Гартуайт, когда мы отошли по берегу уже довольно далеко от мельницы, — у меня есть мысль. Раз уж мы решили посвятить целый день рыбалке, не станем себя ограничивать. Не нужно пытать удачи здесь — пойдемте туда, где, по моему опыту, рыба всегда прекрасно ловится. Более того, вы будете представлены одной даме, чей облик вас наверняка заинтересует и чьи воспоминания весьма примечательны, — за это я могу заранее ручаться.

— Надо же, — сказал я. — Чем же она примечательна?

— Эта дама причастна к удивительной истории, связанной с семейством, которое когда-то жило в одном старом доме неподалеку. Даму зовут мисс Уэлвин, но среди здешних бедняков, которые ее нежно любят и чуть ли не обожествляют, она известна как хозяйка Гленвит-Грейндж. Только не спрашивайте меня больше ни о чем, пока не увидите ее своими глазами. Она живет в строжайшем уединении, я едва ли не единственный, кого она к себе допускает. Только не отказывайтесь входить в дом под этим предлогом. В Гленвит-Грейндж (не забывайте, там разыгралась удивительная история) рады любому моему другу, особенно потому, что я никогда не злоупотреблял привилегией приводить туда незнакомцев. Отсюда до ее поместья мили две, не больше, и этот ручей, который, кстати, на нашем местном наречии