Держитесь, девушки! (сборник) - Надежда Веселовская

– Ну и ну! Значит, если не напишу, голодом уморите?

– Я не злодейка, – с достоинством отвечала бабка. – Вот тут вода в кувшине, хлеб на столе под полотенцем. Не отдашь Богу душу.

– Значит, не выпустите? Похитили и будете тут держать?

– Пиши, – повторила бабка. – Ты сам похититель – дите увез.

Леонид Сергеевич понял, что именно теперь надо быть очень осторожными. До сих пор мужик еще не понял, не осознал происходящее. А теперь наступает перелом, и надо глядеть в оба, иначе малейшая оплошность может все погубить. За бабку он был спокоен – с ней можно идти на такое дело. Но ведь, кроме нее, в квартире живет взбалмошная, судя по всему, Валька, а глядишь, и еще кто-нибудь…

Словно угадав эти мысли, старуха потянула его за рукав: выйти с ней из комнаты. При этом она взяла с собой ключ и замкнула дверь снаружи. Леонид Сергеевич страховал операцию. Потом они оба прошли на кухню, где испустили вздох кратковременного облегчения.

– Спасибо, Леня, выручил, – сказала старуха. – Такой ты дельный мужик оказался…

– Служу Советскому Союзу! – пошутил Леонид Сергеевич.

Похвала старухи была ему и вправду приятна. А что, между прочим, раз она была на войне, он может всерьез ей так отвечать. Оба они – осколки советской армии, оба лейтенанты, хотя бабкин чин на звездочку выше…

– Помоги, Леня, – попросила она. – Мне и дальше без тебя не управиться. Я сейчас пойду к Мальвинке на седьмой этаж, скажу, чтоб Валька до завтра у ней осталась. А ты пока тут…

– Будет сделано. Не улетит голубок из клетки. Точнее, попугайчик…

– Все шутишь, – вздохнула бабка. – Рано еще шутить. Вот дочка моя придет с работы, как еще взглянет…

– Ваша дочка? – переспросил Леонид Сергеевич.

– Ну да. Валькина мамаша.

Старческие глаза отразили беспокойство, и Леонид Сергеевич понял: появления дочери баба Тося боится больше возможного появления полиции или дружков, а то и охранников Расула. Видно, дочь у нее из другого теста, взаимопонимания между ними нет.

– Ты вот что, Леня. Ты ей тогда скажи, что из деревни приехал. Родственник, мол. Хотя ведь она всю родню нашу знает… Ну скажи, что ты слесарь, трубу чинить пришел.

– Ладно, – согласился Леонид Сергеевич. – Скажу, что слесарь.

– И ключа ей, главное, не давай! Лучше пусть вовсе не знает, чего там в комнате…

– А если наш попугайчик начнет чирикать?

На бабкино лицо легла тень: это было уязвимое место ее плана. Конечно, человек в девяносто лет не в силах всего предусмотреть. Это естественно. И Леонид Сергеевич стал поспешно придумывать, что тут можно сделать.

– Хотите, я ему кляп вставлю?

– Что ты, Господь с тобой! Еще задохнется! Мы ж не убить его, в самом деле, собрались…

– Ну, тогда я скажу вашей дочке, что вы ей сами все объясните. Пусть ждет вашего возвращения, – «Если только при виде незнакомого мужика ей не захочется сразу же позвонить в полицию», – вслед за тем подумал Леонид Сергеевич.

– А знаешь, Леня: я, в самом деле, никуда не пойду. Просто позвоню Вальке, чтобы осталась сегодня у Мальвинки. А ты в ее комнате заночуешь.

– Я буду у вас ночевать?

– А вдруг он, Расул-то, ночью чего удумает? – вопросом на вопрос ответила баба Тося. – Так мне без тебя не справиться…

– Ну что ж!.. Можно переночевать, – согласился Леонид Сергеевич, подумав грешным делом и о том, что давно уже не спал по-человечески. Значит, сегодня вечером на чердак можно не ходить.

– Жена-то не заругает? – спросила баба Тося.

– Таковой не имеется! – бодро доложил он, решив, что имеет право не считать мать своего сына настоящей женой. Сколько раз они собирались разводиться, хотя пока еще руки не дошли…

– Что ж это: у такого сокола, да гнездо пустое! А куда она подевалась, твоя жена?

– Она-то дома, я сам ушел. Пока у приятеля поживу, потом буду копить на какую-нибудь комнатенку.

– У приятеля? – переспросила бабка.

– А приятель в больницу лег, но скоро должен вернуться. Я две ночи на чердаке у вас ночевал.

– То-то я гляжу, Леня, от тебя бомжем попахивает… – не церемонясь, определила бабка. – Не сильно, а все есть!

Леонид Сергеевич смущенно поежился:

– Вроде я снежком обтирался. На улице. Раным-рано, пока еще наш замечательный дворник не встал…

– Мальвинка? А ты чего глаза-то замаслил? В отцы ей, почитай, годишься…

– Вы очень откровенная женщина, баба Тося, – сказал Леонид Сергеевич. – У вас что на уме, то и на языке. Только у меня к вам просьба: не говорите чего не знаете. Например, что глаза у меня замаслились… Наши с Мальвиной отношения чисто дружеские.

– Ну ладно, – усмехнулась бабка. – Сам гляди, какие у тебя с Мальвинкой отношения. А я вот пойду позвоню ей, чтоб Вальку не отпускала…

Через пару минут Леонид Сергеевич слышал, как бабка говорит в телефонную трубку:

– Мальвинка! Валентину поди позови. Постой: можно, она у тебя сегодня переночует? Ага… Ага… Ну, давай ее к телефону! – Старухин голос окреп, налился поистине командирской твердостью. – Валька? Слушай меня. Домой сегодня не приходи, ночуй у Мальвинки! Ни на час, ни на полчаса… А я говорю, не смей! Покуда не позову, носу не показывай! – и дала отбой.

Сразу после этого разговора телефон вновь затрезвонил. Судьба оказалась благосклонна к героическим начинаниям бабы Тоси: ее дочь звонила предупредить о неожиданном ночном дежурстве. Значит, сегодня она не придет, а уж там видно будет. Как говорит пословица, утро вечера мудренее.

Мне уже не впервые снился какой-то больной, медбратья в белых халатах, а может быть, это были вовсе и не медбратья… Во всяком случае, рукава их шуршали, как крылья. А еще в комнате находились какие-то приветливые люди, одновременно важные и простые, с тревогой обступившие больного.

Речь шла о том, выживет он или нет. И это каким-то образом касалось лично меня и вообще всех людей, всего мира. Потому что если он выживет, мир тоже должен выжить; если же нет, мир погибнет. Быть иль не быть, как сказал шекспировский Гамлет, – я запомнила в это еще в школе, на уроках Иларии Павловны.

Вдруг подо мной заколебалась земля, и я подумала, что гибель мира уже близко: вон как меня трясет, бросая из стороны в сторону, какое-то цунами, или смерч, или ураган. Но, раскрыв наконец глаза, увидела над собой сердитую со сна Вальку в одних трусиках – мои ночные рубашки ей были малы, а спуститься в квартиру за своей собственной запретила бабка. Конечно, я волновалась о том, что там у Кабановых, но, не получив от Вальки вразумительного ответа, дальше расспрашивать не решилась. Насколько легко она говорила обычно обо всем, касающемся ее жизни, настолько же упрямо молчала сегодня. Неужели бабка выгнала ее для того, чтобы ночь напролет говорить с Расулом?