Дела и ужасы Жени Осинкиной - Мариэтта Чудакова

За год до вывода войск Мобута толкнул «той» стороне (настоящим афганцам, или «духам», как называли их почему-то в советских войсках) особо крупную партию взрывчатки. Деньги он получил хорошие, и даже очень. И все было бы шито-крыто, если бы… Через два дня взорвали мотобатальон: 49 «ЗИЛов», то есть грузовиков, шли один за другим, перевозили боеприпасы и продукты. В каждом — два-три человека. У батальона было сопровождение — десять бэтээров. Один — впереди, один — замыкающий, восемь штук распределились по колонне, через каждые четыре-пять «ЗИЛов». На каждом — по десять человек. Фугас рванул под головным бэтээром, потом — под замыкающим. Взорванные бэтээры встали и лишили колонну движения — хоть вперед, хоть назад. После этого ее расстреляли из гранатометов и пулеметов почти в упор. Мобута видел потом все, когда трупы собирали. Около двухсот.

И все бы ничего. Но нашли потом совсем рядом ящики от взрывчатки с советской маркировкой — афганцы взрывчатку вынули, использовали — очень даже эффективно. А ящики бросили прямо тут, неподалеку. А чего им было их прятать? Наоборот — пусть смотрят неверные, как их свои же предают.

От колонны в живых осталось трое.

И все бы ничего. Все должно было быть шито-крыто.

Но уже на родине, два года спустя, встретился Мобуте человек. Тоже был в Афганистане, но не в армии. Мобута даже слышал как-то про него — правда, глухо. А видеть — никогда не видел. Но тот быстро восстановил обстановочку, и сомнений в том, что когда Мобута там служил, этот человек все время работал в советском посольстве в Кабуле, не осталось. Именно про него — не в Афгане, а уже после вывода войск, в России — заговорили вдруг среди «афганцев». То тут, то там стало возникать в разговорах его имя. И говорили все одно — как этот водитель при посольстве, пока они подставлялись под пули и мины, исправно отправлял из Кабула в Россию героин. А как? В цинковых гробах, под видом груза 200.

Вот этот именно человек и приехал к Мобуте в Заманилки и предложил ему то самое выгодное, хоть и мокрое, дело.

Мобута, по правде говоря, не очень-то хотел, отказывался. Но он был нужен специально к нему приехавшему человеку. И тот Мобуте кое-что рассказал и даже показал. Точнее, дал почитать бумажку. Прямо в руки дал, потому что это был не оригинал бумажки, а копия. А бумажка хранилась у какого-то кореша того человека и должна была сразу пойти по нужному адресу — если человек подаст знак.

Оказалось, что у приезжего, которого Мобута до этого и в глаза-то не видел, хранятся ключи от его жизни! Ну, вроде как в русских сказках — Кощеева смерть в яйце.

В бумажке той было четко и ясно написано, кто именно, кому и за сколько продал такого-то числа такого-то года взрывчатку. А также о том, как успешно через два дня эту взрывчатку применили. И разнообразные детали (бумажку с умом составили) у любого не оставили бы сомнений в том, что все написанное — правда.

— Ну и что? — скажет наш юный, но умный читатель. — Ну и что за дела? Не обязательно российская прокуратура посчитает эту афганскую бумажку (на каком языке-то еще написанную?) достаточной для возбуждения уголовного дела. Да и срок давности мог истечь.

Но в том и дело, что бумажка эта предназначалась не для прокуратуры и не для суда.

То есть вообще-то для суда, но необычного. Такого, где приговор произносится безо всякого судебного разбирательства, а исполнение его может быть очень-очень быстрым.

Кстати сказать, и срок давности тогда тоже еще не истек — всего четыре года прошло. Но у того суда, для которого бумажка предназначалась, срока давности вообще не было. Вернее, связан этот срок был только с продолжительностью жизни одного хотя бы из трех людей. А они все еще молодые были.

Вот почему, когда погорели и вместо больших денег в карманах получили наручники на запястьях, Мобута ничего про Харона следователю не сказал. И тот получил не вышку, а пять строгого, как и сам Мобута. А того «афганца», кажется, расстреляли — хотя он вообще был сбоку припека и никого не замочил. Но Харон дал показания на него, и очень убедительные. А Мобута не возразил.

Оба вышли на волю почти одновременно. Мобута надеялся никогда больше про Харона не услышать. И уж где не ожидал его встретить — так это у себя в Заманилках. Но привелось, и очень скоро. Как увидел он в окошко, что человек идет, уверенной ногой проминая пухлый и влажный мартовский снег, прямо к его крыльцу, так что-то ухнуло у Мобуты в груди. Про такое, наверно, и говорят — душа в пяткиушла. И что интересно — ведь сперва Мобута его сквозь замерзшее стекло вовсе и не узнал! Отчего же ухнуло-то? А?

Все дальнейшее произошло в течение нескольких дней. И надо же было, чтобы заказали именно Анжелику!.. Мобута еще в прошлом году положил на нее глаз — и даже заходил ненадолго в хату к тете Груше, как раз когда там отмечали Анжеликино шестнадцатилетие. Веселая такая была тогда Анжелика, голубоглазенькая… Хоть Мобута недавно освободился, но и в Заманилках, и в Оглухине к нему относились неплохо: он был, можно сказать, непьющий, а это качество у местных женщин, как и повсюду в России, ценилось на вес золота.

Но отказать Харону опять оказалось невозможно. Бумажка, которую он показывал семь с лишним лет назад, была у него цела. Харон подтвердил (и даже представил доказательства), что трое уцелевших из всего батальона — те самые, к которым «в случае чего» должна была попасть бумажка с именем Мобуты, — до сих пор живут и здравствуют, ничего не забыли, а наоборот, с годами еще горше помнят. И ездят иногда к родным погибших ребят. Всем не помочь — полег, как помните, батальон, — но кому приходится особенно туго — чем могут, помогают. И страшную клятву, которую они дали тогда над цинковыми гробами, недавно подтвердили: если узнают, кто именно из своих толкнул тогда душманам взрывчатку и помог отправить на тот свет две сотни молодых ребят, — человека этого (хотя человеком они его не считают) найдут, где бы он ни прятался. Достанут из-под земли и порвут на части.

Двух лет, проведенных в Афганистане, вполне хватило Мобуте, чтобы к клятве этой он и столько лет спустя отнесся очень, очень серьезно. И даже с холодком, ощутимо пробежавшим по всему хребту.

…Он только встал было на дыбы, когда узнал, что девчонка-заказчица требует, чтобы Анжелике еще живой испортили лицо! Это додуматься надо… Недаром в зоне говорили, что опытные следователи по почерку определяют: если убийство совершено с особой жестокостью — значит, участвовала женщина.

Харон все это тогда уладил. Для него это были семечки. Никого из людей — старых, молодых, малых детей, больных, инвалидов — он за людей не считал.

Сейчас, идя по своей улице догорающим, но душным августовским днем, — дождь собирался, да все никак не мог собраться, — Мобута почему-то вспоминал и вспоминал все подробности того мартовского дня и нескольких последующих. К чему бы это?

Во всяком случае, мы можем заверить читателя: погрузившись в тяжелые воспоминания, он не знал и даже не подозревал, что Скин, он же Денис Скоробогатов, уже взял его след.

Нита Плугатырева ходила от окна к окну и поливала цветы.