Мама для Одуванчика - Анна Мишина

— Ты сегодня невероятна, малыш, — шепчу тихонько, чтобы мисс Одуванчик не услышала нас. — Я сойду с ума без тебя за неделю.

— Я тоже уже так привыкла, что ты рядом, — говорит Варя, обхватывая руками за шею и привстав на носочки, заставляет наклониться, чтобы поцеловать. Коснуться губами моих губ, совсем быстро и невесомо, чего мне катастрофически мало! Хочу еще. Меня вообще в последнее время начинает пугать то, что я не могу ей насытиться. Не могу надышаться. Я отвык спать один. Я отвык жить для себя и для Аськи. У меня осталось в голове за это время только “мы” и напрочь растворилось это “я”, с которым я так долго жил. Да, наверное, и не жил, а существовал.

И если раньше в голове и в сердце были Ася и небо, теперь там своей нежностью отвоевала себе местечко и Варя.

Мысли, что ей пора бы переехать к нам с Асей совсем, я уже неделю как не выпускаю из головы, и она то и дело рвется с языка. До этого была проблема с тем, что Варя упорно отказывалась рассказывать Асе, что мы встречаемся, но теперь все преграды исчезли. Да и дочь сама проявила инициативу жить эту неделю, что я буду в командировке, с Варей, а это что-то значит!

— По возвращении мы обязательно решим вопрос с жильем, — говорю, нехотя отстраняясь и открывая для девушки дверь.

— Жилье? — удивленно округляются ее невероятные глаза, и мимолетными движениями она поправляет воротник моей рубашки, задевая пальчиками наколотый на груди значок авиации с теми самыми крыльями, что ее так впечатлили в первую встречу. — Я иногда тебя не понимаю, — смеется и поднимает на меня свои невероятные изумрудные глаза, в которых плещется столько нежности, что я сейчас, похоже, утону. — Что ты имеешь в виду?

Что люблю тебя и отпускать дольше, чем на пару часов в школу, больше не хочу.

Да, вот такой я собственник и эгоист. Но она моя девочка, и я хочу, чтобы об этом знали все. Устал уже, как пацан малолетний, скрываться от Ника и матери, да и в школе, я думаю, поговори я сам с директором, спокойно воспримут эту новость. Наверняка Варя просто сгущает краски и зря боится огласки нашего романа.

— Про какое ты говоришь жилье? — не дождавшись ответа, переспрашивает Варя.

— Про наше, — говорю и, пресекая дальнейшие расспросы, целую в румяную щеку, даю себе мгновение, вдыхая полной грудью ее запах, который буду вспоминать все эти долгие семь дней поездки, и отстраняюсь. — Как доедете, напиши мне. Будет возможность, позвоню.

— Хорошо. Я буду скучать, — поджимает губки Варя, разрывая таким взглядом сердце. — И, Влад, я…

— Мы едем? — высовывает любопытный носик дочурка, перебивая. — Ты опоздаешь на работу, пап.

— Ах, да, работа… точно.

— Ладно, будь осторожен! — еще один взгляд, одна улыбка, и Варя садится в машину.

Я закрываю за ней дверцу и еще пару минут провожаю такси взглядом. Провожаю, а в голове так и крутится ее “Влад, я…”. Что она хотела сказать? Уж не признание ли в любви? А я? Готов ли я сказать ей это? Готов ли признаться и самому себе, что был не прав, отрицая существование такого чувства, которое не поддается никаким законам физики?

Да.

Определенно да.

Я хочу попробовать создать новую семью и уверен, что в этот раз и с ней, с любимой женщиной, у меня это получится.

Осталось только разобраться с одним нерешенным вопросом касательно все еще болтающегося в паспорте штампа.

До аэропорта долетаю за сорок минут, и это рекорд. Потом еще час уходит на медицинский контроль, брифинг, погоду, осмотр самолета и прочие приготовления, и ровно в семь часов по местному времени мы заходим на взлет.

Небо разразилось спасительным дождем, первым за почти две недели засухи и жары, и нам даже здесь, на высоте, вздохнулось чуть легче.

Рейс до Нью-Йорка составляет почти девять с половиной часов, половину из которых веду с Костей незамысловатые беседы, а вторую половину пытаюсь занять свой мозг новой книгой, которую посоветовала Варя, но кроме как о ней, думать ни о чем не могу. Приборы и датчики монотонно пиликают, четко следуя по заданному курсу, а я смотрю на то, что проплывает внизу, под нашей “посудиной”. Глаза видят ночное небо, а в голове пляшут совершенно другие “ночные” картинки.

Мы вдвоем.

Наедине. Когда в наш уютный мир совершенно никто не лезет и не встревает. Наверное, такая она бывает, первая в жизни любовь. Крышесносная и напрочь перекрывающая разум. Многие ее встречают еще в молодые беззаботные годы, а на мою долю такое “чудо” свалилось, только когда календарь стал отмерять четвертый десяток, словно доказывая мне, что все мои убеждения, по которым я жил до этого, чушь и бред.

Но как же я бездумно пропал.

Я никогда не верил, что можно желать человека не просто за красивый фасад и хотеть не просто поиметь красивую фигурку. А закипать, вспоминая абсолютно каждый изгиб ее податливого тела. Вспоминать ее нежные руки, изящные ладошки и ноготки, что умеют впиваться до боли. Испепелять себя изнутри мыслями о каждой линии и впадинке, о каждом миллиметре, о мурашках, которые появляются на ее руках, когда она возбуждена. А стоит воспроизвести в голове ее голос, стоны, смех, взгляд, твою… я гребаный мазохист, потому что грудную клетку давит, а в штанах пожар, и это совсем непозволительно для пилота — быть в таком физическом и эмоциональном раздрае.

Нервно ерзаю на сиденье и, когда Костян возвращается, отлучаюсь в туалет, чтобы ополоснуть лицо холодной водой и немного притушить бурю в груди.

Залпом осушил стакан воды, уже понимая, как это будет адская неделя без нее.

Примерно через три часа после взлета телефон чудом ловит входящее сообщение от Вари с Асей, которые сообщают, что благополучно доехали до деревни и ждут моего звонка. Оно, конечно, прекрасно, но набрать я смогу им не раньше, чем через десяток часов, потому что по прилету в Нью-Йорк у меня будет еще день, а у них глубокая ночь. И это угнетает, как никогда.

Но зато у другого человека, у другой женщины часовой пояс позволяет звонить мне в пять часов вечера по местному времени, стоит только нашему Аэробусу оказаться в зоне покрытия мобильной связи и уже совершить посадку.

Я только хватаюсь за гаджет, собираясь набрать девчонкам СМС, что полет прошел нормально, как мобильный разрывает трель.

А вот и потерянная мать, которая уже пару недель как молчит и не звонит даже дочери. Киваю Косте, чтобы сверял показания и проводил все нужные мероприятия, и отвечаю звонящей:

— Слушаю.

— Влад, привет, — надо же, что сегодня с голосом Карины? Обычно у нас все начинается “без привета” и четко по делу, а тут я даже слышу совершенно необычное для бывшей жены, — как ты?

— В рейсе, Карина. Если ты хотела поговорить с Асей, то тебе лучше набрать ей.

— Она с твоей матерью?

— Нет.