Опасный груз - Артем Каменистый

Наконец, кот принял решение использовать последний вариант. Обогнав Карата, он ловко запрыгнул на ящик, который сейчас тащили Шуст и Чак. Совершив сиё деяние, Гранд расселся с таким видом, будто это его законное место, и всякие попытки оспорить данный факт совершенно неуместны.

– Брысь! Пёс обнаглевший! – возмутился Шуст, оскорбив «пассажира» самым обидным для кота словом.

– Не ругай Гранда! – потребовала шагающая впереди, за Бабником, Диана.

– Может мне эту шерстяную наглость еще и похвалить? Ди, я этот ящик еле пру, а теперь что, еще и кота тащить?!

– Это всего лишь кот, он нетяжелый.

– Нетяжелый?! Тринадцать с половиной кило было, когда последний раз его взвешивал. Да он жрет больше меня, он с коня скоро станет, а глаза такие делает, будто еды сроду не видел. Эй! Ты! Как там тебя!.. Гулливер! Долго нам еще за грузчиков пахать?!

– Недолго.

– Ты это полчаса назад говорил, когда за спиной зеленело. А теперь везде всё черное, конца-края этому не видно. Так долго еще?

– Я же сказал – недолго. Что тебе непонятно?

– Мне всё непонятно. Какого мы вообще тащим этот гроб? Он меня уже до печенок достал. Давай ты подменишь меня минут на пятнадцать, может потом нормально отвечать начнешь.

– Я и так нормально отвечаю. Идти осталось недолго, это всё, что тебе надо знать.

– Это мне решать, что надо знать, а что не надо.

– Нет, ты плохо сечёшь эту тему. В общем, тебе все детали знать необязательно. Не помогут тебе лишние знания. Просто смирись, что идти осталось немного. Тут я самый умный, а умный не попрется в черноту с таким грузом, если впереди длинная дорога. Ищи в этом приятные моменты. Я вот, например, даже не смотрю на черноту. Я смотрю вперед, на попку милой девочки. Мне нравится, как она двигается: туда-сюда, туда-сюда…

– Вырви свои глаза и выброси. Тогда есть вариант, что тебе не придется по утрам приносить Диане тапки.

– Не могу ничего с собой поделать. Такой уж я человек, не могу удержаться, чтобы не смотреть на некоторые части женских организмов.

– Слышь, ты, человек, как считаешь, сколько времени понадобится Юпитеру, чтобы нас догнать? Может ты не в курсе, элита черноту не любит, но бегать по ней спокойно сможет, если припрет.

– В курсе. Не переживай, элитник нас не догонит. Надо просто шагать в таком темпе, без остановок и нытья. Соберись с силами, осталось недолго.

– Да тут всё одинаковое, сплошная черная степь. Ни одного ориентира, ты не можешь знать, долго нам еще идти, или нет.

– Шуст, ты когда-нибудь видел, чтобы половому члену дали Нобелевскую премию?

– Вопрос, так понимаю, с тупым подвохом?

– Ты о том, что умного от меня не дождешься?

– Ага, ум и ты, это как дерьмо и небо. Ладно, допустим, не видел.

– А знаешь, почему ты это не видел?

– Да потому что правила Нобелевского комитета такое не разрешают. Хотя, я бы не отказался посмотреть на такой номер.

– Странно, что это ты понимаешь, а вот с ориентирами косячишь. Я вот ориентиры вижу, потому что думаю головой. У тех, кто головой думают, шанс получить Нобелевскую премию есть. У меня этот шанс повыше, чем у многих, и это при том, что в основном я о бабах думаю. А у тебя без шансов.

– Огорчить хочешь? Как же ты себя любишь. И да, если уж поднимать тему членов половых, то у тебя прозвище Бабник, а бабники как раз этим самым и думают, а не головой. Вот какие тут ориентиры? Вверх да вверх шагаем, всё ровное, будто катком раскатанное.

– Видишь вон там холмик.

– Где?

– Да вон, справа и впереди. Метров двести до него.

– Нет там никаких холмиков.

– Бугорок. На кротовую кучу похожий.

– У них бугорки аккуратные, а этот длинный сильно. Ты о нём?

– Да, о нём. Это хороший ориентир.

– Да тут таких бугров по три сотни на гектар.

– И снова ошибаешься, ведь этот холмик особенный.

– Чем таким он особенный?

– Еще полтора месяца назад он был человеком. Звали его Носорогом, потому что в любой непонятной ситуации он всегда пёр напролом. Здоровый мужик, под пару метром ростом и в плечах, как я по высоте. Вон сколько от него черной трухи осталось, прекрасный ориентир получился.

– Не люблю я такое. Не по-людски смерть на черноте выглядит. Как это с ним случилось?

– Я его убил.

– За что?

– Он думал не головой, а сам догадайся чем. То есть, не мог получить Нобелевскую премию.

– За такое не валят.

– Верно. Не валят. А вот за то, что много болтают, завалить могут. Носорог болтал много…

* * *

Чтобы кто там ни говорил про завышенную силу бывалых иммунных, но Карата к таковым можно отнести только по количеству пережитых приключений, а не по стажу пребывания в Стиксе. Потому, сейчас ему приходилось очень несладко. Спасибо Диане, забрала автомат и маленько патронов. Но крупнокалиберную снайперку приходилось тащить на себе, плюс прочее барахло. А сейчас вновь взялся за осточертевший ящик. Тот сам по себе неподъемный, а теперь к нему еще и обнаглевший кот прибавился.

Да ладно Гранд, сейчас даже ничтожная по весу бомба, притаившаяся под кевларом, казалась той самой соломинкой, которая вот-вот сломает спину.

Пот заливал глаза, плюс невыносимо чесался нос. А руки, как назло, заняты. Даже одну высвободить нельзя, оставшаяся не удержит вес ящика, тот рухнет, подняв облако черной пыли, после чего его придется поднимать заново, растрачивая лишние силы и чихая.

Поморгав, Карат бросил взгляд вперед. Подъем заканчивается, или ему это кажется, как уже не раз случалось? Узнает это минуты через две-три, не раньше, ведь до места, где рельеф переламывается, не меньше полутора сотен метров осталось.

Сколько они уже так шагают? Пять километров? Семь? Приблизительно так.

Для черноты – приличное расстояние, даже если двигаться налегке.

Еще немного, и Карат устроит мятеж. Если ящик нельзя бросать, надо, хотя бы, добиться его облегчения. Ведь зачем тащить сам ящик и накрученный на него кевлар, если можно оставить лишь содержимое?

Что бы там ни лежало, весит оно явно не восемьдесят девять килограмм. Ящик сколочен из крепких досок, плюс кевлара на него не пожалели. Если всё лишнее убрать, возможно, вполовину легче нести станет.

О! А ведь глаза, несмотря на проблему с заливающим их трудовым потом, не подвели. И правда рельеф сменяется, отряд, наконец, достиг высочайшей точки подъема. Дальше начинался спуск, лишенный высокой растительности и прочих мешающих обзору объектов. Потому, взгляд полетел далеко вперед, на много-много километров.