Бессердечная Аманда - Юрек Бекер

Она сама переходит к теме «предприятие». Совет она мне, к сожалению, дать не может: несколько лет назад она брала интервью у директора одной швейной фабрики. Интервью так и не напечатали. Ей не запомнилось ничего, кроме хаоса и грохота. Я говорю, это как раз то, что нужно, — какая-нибудь швейная фабрика с хаосом и грохотом. Я записываю название фабрики, а потом вдруг неожиданно для себя задаю вопрос, который мне явно шепнул на ухо мой ангел-хранитель: а нет ли у нее охоты составить мне компанию и проведать свою фабрику?

После долгого раздумья, которое ясно показывает, насколько щекотливым ей показалось мое предложение, она спрашивает: когда? «Когда» — это не «нет», между «когда» и «нет» — целые миры. Я кладу ноги на стол и чувствую себя человеком, выигрывавшим в лотерею миллион. Этого не может знать никто, отвечаю я, даже такой счастливчик, как я; сначала нужно запросить разрешение. Как только я его получу, сразу же позвоню, еще до того, как свяжусь с дирекцией фабрики, так что с датой проблем не будет. С какой стати я должен скрывать, что фабрика меня интересует меньше всего? Почему я не могу дать ей понять, что очень рад?

15 октября

Я был у нее дома, но не видел ее. Я отвозил Хэтманну бумагу для принтера. Жутко не повезло — она куда-то вышла по делам. Но бесполезным мой визит все же назвать нельзя: я спросил его, когда ему лучше всего звонить. Хэтманн сказал, не раньше середины дня, в первой половине дня он работает, и телефон в это время находится в другой комнате. Бесценная информация!

Минут через пять, прощаясь со мной, он спросил, как обстоят дела с моим репортажем о производственном предприятии, я ответил: неплохо, дело пошло на лад.

21 октября

Прошло уже почти три недели с тех пор, как мы с ней в первый раз говорили по телефону, я рискую быть преданным забвению. Я звоню до обеда, и все получается как в сказке — Аманда! Я извиняюсь за долгое молчание и объясняю причину: разрешение еще не получено. Аманда говорит, она уже решила, что я забыл. Я готов сказать ей, что скорее забуду дату начало нового года, чем нашу с ней договоренность, но боюсь показаться ей пустым зубоскалом. Я бы охотно сказал что-нибудь серьезное и внушительное, а еще лучше какое-нибудь волшебное заклинание, чтобы она тут же закрыла глаза и погрузилась в мечты обо мне. Поскольку фантазия — не моя стихия, я рассказываю ей о папаше владельца заведения у стойки бара.

Эльфи все-таки решилась выйти замуж за своего сенатора.

27 октября

Министерство иностранных дел больше не стоит на моем пути к счастью. Я позвонил туда и справился, не завалился ли мой запрос случайно в какую-нибудь дыру. И тут они заявляют, что разрешение на репортаж давно получено, мне просто нужно было позвонить раньше. Прямо прослезиться можно от умиления! А в последний раз, когда я позволил себе проявить нетерпение, мне было сказано, что бесполезно подгонять их звонками, — когда вопрос будет решен, они сами дадут мне знать.

Я еду в свою казенную корреспондентскую квартиру, ложусь на кровать и смотрю в потолок. Мне следовало бы позвонить Аманде и прокричать в трубку, что можно приступать к делу, но я боюсь поспешных шагов. А может, просто хочу насладиться предвкушением. В сущности, я очень медлительный челозек. Только в делах, исход которых мне безразличен, я могу действовать быстро. Я жарю себе яичницу, потом валяюсь перед телевизором, переключаю программы взад-вперед, пока не натыкаюсь на женщину, напоминающую в профиль Аманду. На столике лежит письмо от отца; они спрашивают, приеду ли я к Рождеству хотя бы в этом году. Все письма они пишут на цветной почтовой бумаге с полями в виде цветов или пейзажей.

28 октября

Звонок, от которого зависит все. Аманда приветлива, но в то же время спокойна и сдержанна, как будто мы договариваемся о деловой встрече. Она предлагает мне четыре дня на выбор на следующей неделе, я говорю, что мне подходит любой из них, лучше ближайший. Мне стоит усилий сохранить свой прежний тон, уверенный, дружески-корректный, так как она, возможно, не одна в комнате. Но я не смею спросить ее об этом. Да, скорее всего, не одна: она говорит скованно, кто-то явно находится рядом. Мы договариваемся о месте и времени, и на этом разговор заканчивается.

2 ноября

Что бы это могло значить — она попросила заехать за ней не домой, а на Зэнэфельдер-плац, где-то посредине между ее домом и моей редакцией? Она ничуть не изменилась с нашей первой встречи, во всяком случае в худшую сторону, — все так же невероятно хороша. На ней толстый коричневато-красный пуловер, на шее шелковый платочек под цвет джинсов. Тугой ремень безопасности четко обозначил ее груди, отделив их одну от другой.

Поскольку я, здороваясь, назвал ее госпожой Хэтманн, она пояснила, что ее фамилия не Хэтманн, а Венигер. Как, удивился я, разве она не жена Фрица Хэтманна? И да, и нет, ответила она и выразила надежду, что это не слишком оскорбит его слух, если она скажет, что состоит с ним в гражданском браке. Это был тон, который меня устраивал, мои опасения оказались необоснованными. Не говоря уже о том, что новость сама по себе весьма и весьма занятна. Я говорю, что нужно быть осторожным в оценке гражданских браков: большинство из них вполне удачны, а вот мне с моими не повезло. Ее это развеселило, но она не хихикает, как девчонка, а сдержанно улыбается, как настоящая дама. Сколько же ей лет? Двадцать пять? Тридцать? Тридцать три? Она говорит: «Смотрите лучше на дорогу».

Я наметил себе на карте кратчайший путь, но на выезде из города Аманда направляет меня в другую сторону. Я скептически качаю головой, но повинуюсь — зачем нам ехать кратчайшим путем?

Она хотела бы избавить меня от разочарования, которое, возможно, ждет меня на фабрике, сказала она, поэтому предупреждает меня заранее, чтобы я не питал особых иллюзий: на этой фабрике я увижу такой же кошмар, как и на любой другой. Или мы, корреспонденты, руководствуемся принципом: чем страшнее, тем лучше? Нет, убежденно отвечаю я, это не мой девиз. Я признаю, что мои коллеги в своих репортажах часто опускаются до глумливой иронии; но это легко объяснить: если материал сам по себе питательная среда для злорадства, что же тут удивляться глумливому тону газетчиков? Она соглашается со мной. Потом спрашивает, у кого я уже брал интервью. Я называю ей несколько фамилий: два олимпийских чемпиона, заслуженный железнодорожник, ударник социалистического труда, заместитель директора школы по хозяйственной части, участник войны в Испании, начальник тюрьмы, который сказал: «Да, нам пока еще не обойтись без мест лишения свободы», Герой труда, два члена Центрального комитета. Она говорит: Боже, да вы уже оприходовали всю страну.

Мы поворачиваем за угол и упираемся прямо в заводские ворота. Из домика вахтера навстречу нам выходит размалеванная, как кукла, женщина, которая узнала нас по синему номерному знаку машины. Представившись заместителем директора, она называет мою фамилию и говорит, что речь шла только обо мне одном.

Мы всю дорогу проболтали и не подумали о легенде для Аманды. Так как поездка была моей главной и единственной целью, я позабыл про все остальное, а теперь времени на совещание не было. Мы посмотрели друг друга; несерьезный взгляд Аманды подтолкнул меня на маленькое жульничество: я представил ее как свою ассистентку. Только после этого женщина подала руку и ей. По дороге к директору я вешаю Аманде на плечо свой магнитофон, а сам сую руки в карманы.