Опасность и соблазн - Конни Брокуэй

Эта короткая ночь будет единственным напоминанием о Кейт. В его мире она временный странник, ей в его мире не место, и Кит не мог отрицать то, что видели его глаза: маркиз богат, уважаем, не пренебрегает своими обязанностями, и Кейт ему нравится. Здесь ей будет хорошо. Здесь есть все, что ей требуется, а ему нужно убираться.

— Я вернусь и буду готов к отъезду через пару часов, — сказал он Джону.

Конюх грустно посмотрел на него:

— Вы можете вернуться через час, через два или через десять, но, если вам дорога ваша лошадь, вы не поедете на ней ни сегодня, ни завтра.

Кит замер.

— Что ты хочешь сказать?

— У нее между ступней и стрелкой застрял камешек, сэр. Вроде бы и пустяк, я его вынул, но остался кровоподтек, и я не советовал бы утруждать ее еще пару дней.

— Проклятие! — Молодой кучер съежился. Кит снова выругался, а потом зло рассмеялся. — Да почему же? Почему, черт побери?

— Сэр?

— День, ты сказал?

— Самое меньшее, а лучше два дня. Я бы не стал рисковать — лошадь может захромать.

— Я бы тоже не стал.

Кит вышел из конюшни и пошел обратно в замок, кляня судьбу: он не может прикоснуться к Кейт Блэкберн, но может ее видеть.

Так же когда-то было с Дугласом Стюартом.

Крепость Лемон, июль 1799 года

Тюремщик вошел в вонючую камеру и подождал, пока его глаза привыкнут к отсутствию света. Потом огляделся и заметил Данда, который сидел с безразличным видом, прислонившись к стене.

— Где твои дружки?

Кит выпрямился. На другом конце помещения он увидел Рамзи, его плечи опирались о стену так же небрежно, как если бы он находился в лондонском клубе среди джентльменов, в то время как Дуглас пробирался к двери через толпу.

Кит не спешил, не желая приближать следующие минуты. Они обязательно будут болезненными. Рэм тоже отодвинулся подальше. В темницу вошли еще с полдюжины тюремщиков. Эта неожиданная демонстрация силы не понравилась Киту.

— Вчера наша гильотина плохо работала! — с надрывом воскликнул старший надзиратель. — Но, — он поднял руку, словно для того, чтобы успокоить нетерпеливые жалобы, хотя никто не издал ни звука, — после нескольких часов работы мы думаем, что она исправлена. Конечно мы не будем знать этого наверняка, пока… — Он мерзко улыбнулся. — Поняли, да?

По толпе пробежал тихий, испуганный ропот.

— Итак, — он потер руки, — нам нужен доброволец, желательно шотландец. На самом деле мы настаиваем. И если один не захочет стать добровольцем, мы заберем всех.

Данд похолодел, сидя у стены. Рэм резко выпрямился, а Кит начал проталкиваться через толпу к Дугласу, который все еще шел к двери.

— Кто хочет стать добровольцем, чтобы помочь нам решить нашу небольшую проблему?

— Я хочу. — Голос Дугласа прозвучал для Кита как звон погребального колокола.

— А! Прекрасно…

— Нет! — Данд бросился вперед, но тюремщики были наготове, они сбили его с ног, а другие двое схватили Дугласа и вытолкнули его за дверь камеры. Кит прорвался сквозь толпу одновременно с Рэмом как раз в тот момент, когда дверь захлопнулась.

Кит бросился к крошечному оконцу высоко в стене, подпрыгнул и уцепился за прутья, чтобы посмотреть во двор. Через ноги жаждущих крови зрителей увидеть Дугласа было невозможно.

— Дуглас!

Тут он увидел его в конце двора, палач вывел его на эшафот, где прибита к помосту гильотина. Толпа глумилась и бесновалась вокруг. На глаза ему повязали черный платок и поставили на колени. На чем-то ярко сверкнуло солнце, и…

— Нет!

Настало утро, и вместе с ним Кейт обнаружила, что вымышленная головная боль превратилась в настоящую. Она оделась, почти не думая о том, как выглядит, ее мысли были заняты Китом Макниллом. Он уезжает.

Неожиданно дверь в ее комнату отворилась, и вошла Мерри Бенни.

— Я пришла узнать, не нужно ли вам чего.

— Нет, — сказала Кейт. — Все в полном порядке, благодарю вас.

Взгляд ее упал на стопку платьев, принесенных Пегги, и она бросилась к ним через всю комнату.

— Это платья Грейс! — заявила она. — Я их возьму.

— Да, конечно. — Кейт пришлось напомнить себе о своей недавней симпатии к этой девушке. — Поскольку мои платья безнадежно испорчены, маркиз предложил мне носить эти, пока я здесь. Вы получите их, как только я уеду.

— Вот как. Я… — По крайней мере у Мерри хватило такта казаться смущенной. — Я не хотела показаться такой жадной. Просто у меня почти ничего не осталось от Грейс, так что я завидую всем, у кого есть ее вещи.

Она смерила взглядом наряд Кейт. Платье было из батиста в белую и лиловую полоску с маленькими рукавами-буфами и изящно вышитой лентой из темно-пурпурного атласа, повязанной под грудью.

— Грейс сама сделала этот пояс, — сказала Мерри. — Она прекрасно вышивала, могла взять самый обычный образец и через несколько часов превратить его в изысканную вещицу.

— Вы были очень близки с моей кузиной?

— Я считала ее своим лучшим другом, — тихо ответила Мерри.

— Вы, должно быть, очень скучаете по ней.

— Да. — Она огляделась. — Этот сундук прислала вам Грейс?

— Да.

— Вы не будете возражать, если я загляну в него? Из ее комнаты исчезли кое-какие вещи. Полагаю, она послала их вам. Мне бы хотелось получить их, они имеют ценность только для меня.

— Конечно, — ответила Кейт.

Мерри подняла крышку сундука и принялась опустошать его, тщательно рассматривая каждую вещь, прежде чем положить ее на пол. Учитывая тщательный осмотр, это заняло много времени, но постепенно у ног Мерри выросла целая груда вещей Грейс.

— Кейт, не желая смотреть на нее, ушла и села у окна. Ей не хотелось вторгаться в горе девушки, но и уходить из комнаты она тоже не собиралась. Наконец сундук опустел. Мерри с недовольным видом уставилась на него.

— Это все? — спросила она. — Еще кое-чего не хватает. Кейт кивнула в знак согласия:

— К сожалению, те же воры, что испортили мои платья, шарили в вещах Грейс. Было несколько книг, которые они порвали и которые я отдала маркизу, чтобы он посмотрел, нельзя ли их отреставрировать. Коробка с принадлежностями для вышивания здесь, но пяльцы сломаны. Несколько табакерок, часы и все пузырьки с лекарствами разбиты. Мерри нетерпеливо покачала головой:

— Нет, все эти вещи ничего не значат. Может быть, был рисунок пастелью или дневник Грейс?

— Никакого дневника не было. А это, — Кейт указала на папку с разрозненными акварелями, — единственные художественные вещи.