Ошибка Бога времени - Инна Бачинская

– Ты прав, – соглашался Олег. – Минутная слабость. Уже прошло. Ты знаешь, я думаю, что, в принципе, мы готовы. И процентщицы не наблюдается. Ты спросил у девушки, где старуха?

– Спросил. Говорит, с умирающей теткой.

– Очень кстати. Собака?

– Собака нас уже знает, я же говорил. Только обрадуется, когда придем. Славный песик. А ты уверен, что Юлька ничего не услышит?

– Юлька будет спать. Это не твоя забота. Цербер?

– Кто? – не понял Зажорик.

– Твоя подруга, Тамара!

– Тамарочка каждый вечер около восьми уезжает в город. Возвращается не раньше десяти, а то и позже.

– Что она делает в городе?

– Забегает к себе домой, думаю. Всегда по одному и тому же адресу. Муж раньше десяти-одиннадцати тоже не возвращается. Трудится.

– Все вроде схвачено?

– Вроде все.

– Тогда объявляю готовность номер один.

Оставались всякие мелочи, вроде того, где лучше припарковать машину – на какой стороне улицы – и как обеспечить себе алиби.

…А Юлия, погруженная Олегом в глубокий сон, возвращалась в знакомый мир и шла к Женьке. По знакомой бесконечной тропинке, мимо дерева с невидимыми птицами, которые роняли перышки ей на голову. Дом появлялся, как всегда, неожиданно. Женька сидел на крыльце. Она с облегчением сбрасывала туфли и шла к нему босиком. Гравий щекотно колол ступни. Женька, прищурившись и покусывая травинку, смотрел на нее.

«Я пришла домой, – думала Юлия. – Я дома».

– Хочешь вина? – спросил Женька.

– Хочу, – ответила Юлия.

Женька встал и ушел в дом. Она сидела на крыльце, прислонившись спиной к облупившейся колонне. Ей было слышно через открытое окно, как Женька на кухне хлопал дверцей холодильника, с размаху ставил на стол посуду, звенел рюмками. И разговаривал с кем-то. Или это было радио? По радио передавали пьесу. Она прислушалась. Разговаривали двое – мужчина и женщина. А Женьки все не было. Юлия сидела на крыльце, а Женька все не приходил. Юлия с обидой подумала, что он забыл о ней.

Она поднялась и, держась за перила, осторожно пошла по скользким ступенькам. Туфли она забыла надеть, они остались лежать внизу. Идти было трудно, ноги скользили. Юлия вцепилась в перила обеими руками. Она знала, что ей нужно подняться наверх, но лестница почему-то вела вниз. Она спустилась в большую комнату, ступила на толстый ковер и пошла бесшумно к полоске света, пробивавшейся из-под двери. Там разговаривали.

– Женечка! – позвала Юлия и не услышала собственного голоса. – Женечка!

Она звала мужа, упираясь руками в дверь и толкая ее. Дверь медленно отворилась. Юлия увидела мужчину на тахте, мощный разворот его плеч, загорелую спину с глубокой бороздой позвоночника и белую кожу ягодиц. Женщина, чьи темные волосы разметались по подушке, обнимала мужчину. Юлии было видно ее запрокинутое лицо с мучительно оскаленным ртом, закрытые глаза, разведенные в стороны колени. Смятые простыни свисали до пола, одежда валялась на ковре. Их движения были мощными и стремительными. Женщина вдруг всхлипнула и застонала. Руки и ноги переплелись в последнем усилии и замерли. Ярко-красные царапины проступили на плечах мужчины. Глаза женщины по-прежнему были закрыты. Мужчина привстал на руках, освобождая ее…

Юлия попятилась. Дверь закрылась со слабым щелчком. Юлия осторожно уселась на полу под дверью, прислонилась к стене.

– Женька, как же так? – пробормотала она. – Значит, это правда? То, что сказал Марик? Зачем, Женечка? А как же я?

Она закрыла лицо руками и заплакала.

…Она шла по знакомой песчаной тропинке, мимо дерева с невидимыми птицами. Она уходила из Женькиного дома с чувством тоски и обиды. Идти было некуда, никто нигде ее больше не ждал. Не было даже воинов с луками на горизонте. Боль черной колючкой сидела в сердце и мешала дышать. Кто-то звал ее, возможно, это был Женька, но она даже не остановилась и не оглянулась. Лиловый мир, такой желанный и зовущий еще совсем недавно, превратился в пугающий и враждебный. Птицы молчали. Ветки дерева были безжизненны, там, наверху, все замерло, и не летел больше мелкий сор. Темнело на глазах. А она все шла и шла по острому гравию неизвестно куда…

…Кто-то тряс ее за плечо, и настойчивый голос повторял:

– Юлия, Юлия, проснитесь!

Она открыла глаза и увидела лицо низко склонившейся над ней Тамары. Та в упор смотрела в глаза Юлии. Юлия отшатнулась и невольно подняла руки, защищаясь. Тамара выпрямилась, пробормотав:

– Вы плакали во сне. Я подумала, что лучше вам проснуться…

Юлия провела ладонями по лицу. Лицо было мокрым. «Женька, – вспомнила она, – Женька… что-то было… Женька… как больно!» Ткань сна, такая яркая секунду назад, натягивалась и рвалась. На месте картинок поползли черные дыры… Они становились все больше и больше, и уже ничего нельзя было разобрать.

– Выпейте, скорее заснете! – Тамара поднесла чашку с чем-то, сладко пахнущим ванилью, к губам Юлии.

– Не хочу, – прошептала Юлия. От сильного запаха ванили ее замутило. – Я не хочу спать. Потом. Где Алекс?

– Еще не вернулся, – ответила Тамара. – Я помогу вам сесть.

Она обняла Юлию за плечи. У нее были крупные сильные руки. Юлия взглянула на ее пальцы с коротко остриженными ногтями, покрытыми серебристым лаком. Что-то шевельнулось в памяти. Ногти, сверкающие, как рыбья чешуя… впившиеся в плечи мужчины… красные полосы на коже, выползающие из-под ногтей…

– Уходите, – прошептала Юлия, отворачиваясь. – Уходите!

– Вам нужно поддерживать силы, – сказала Тамара, приподнимая Юлию. – Пейте!

Питье – какао – было густым и приторно-сладким. Тамара подложила под спину Юлии подушку. Юлия почувствовала, как мутная волна тошноты подкатила к горлу. Она попыталась отвернуться.

– Пейте! – сказала Тамара, и Юлия уловила нотку раздражения в ее голосе.

Она стала пить короткими мелкими глотками, перестав дышать, чтобы не чувствовать приторной мерзкой сладости питья.

– Вот так, молодец, – сказала Тамара, промокая салфеткой губы Юлии. – Теперь поспите.

Она хотела убрать подушку из-под спины Юлии, но та прошептала: «Не нужно». Ей казалось, что, если она ляжет, ее тотчас стошнит. Тамара не стала настаивать и неслышно вышла, унося пустую чашку.

Дни сменялись ночами, но Юлия их не замечала. Время для нее остановилось…

В одну из редких теперь минут просветления она бессмысленно смотрела в окно. За окном таял неяркий зимний день, переходя в ранние зимние сумерки. Пролетали редкие снежинки.

«Сейчас утро? – подумала Юлия. – Или вечер?»

Она знала, что на тумбочке стояли часы. Прислушавшись, она услышала их слабое мерное тиканье. Она с трудом повернулась на бок. Циферблат сливался в сплошное серое пятно. Юлия прищурилась. На сером пятне проступили черные готические цифры. Три часа. Недавно приходила Тамара, поила ее чем-то… Или это было утром? На темной полированной поверхности тумбочки был рассыпан белый порошок. Юлия смотрела на порошок – длинную, едва заметную белую дорожку, похожую на Млечный Путь в ночном небе. Порошок… Она протянула руку и прикоснулась кончиком пальца к краю белой дорожки. Поднесла палец ко рту. Сахар?