Кавказская война. В 5 томах. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг. - Василий Потто

С присоединением этих стран к России дела во многом изменились к лучшему. Имеретия перестала быть царством и управлялась русскими законами, как русская провинция. Мингрелия и Гурия еще составляли автономные княжества, но и там благодетельный русский закон уже смягчал разнузданность правителей и высшего класса, а разнузданность эта, следы которой остались в народных сказаниях, доходила до страшной степени.

По левой стороне Риона, в Мингрелии, лежит Полеостом – единственное озеро на этой прекрасной Колхидской равнине. Самое название его по своему значению на местном языке намекает на то, что здесь было прежде устье Риона, но народная легенда приписывает происхождение озера другим причинам. Одна из них, похожая на библейское сказание об участии, постигшей Содом и Гоморру, говорит, что Бог излил свой гнев на преступный город, некогда стоявший на том месте, где теперь озеро, и потопил его. Другие легенды еще рельефнее отражают общественное неустройство края.

“На месте озера,– говорят они,– жил некогда жестокий и бесчеловечный владелец. Рион протекал тогда далеко от своего теперешнего русла, и путь до него из усадьбы владетеля требовал не менее трех часов ходу. Между тем владелец ежедневно посылал своих людей на реку холодить вино для своего стола, и кто приносил его теплым и не в мокрых кувшинах, подвергался смертной казни. Многих из своих подданных лишил он таким образом жизни, но Небо покарало, наконец, и его самого. В одно прекрасное утро злой владетель провалился сквозь землю вместе со всей своей деревней, и на месте, где она стояла, явилось озеро”.

Предание это, вызванное по всей вероятности действительным фактом, случившимся в глубокой древности, поддерживается видимыми доказательствами. Поныне рыбаки находят в озере доски, мельничные принадлежности и другие вещи, которые, по народному мнению, составляют следы жившего здесь населения, и некоторым, по словам их, удавалось даже видеть самые стены здания на мутном дне озера. Но так или иначе, а легенда, любопытная по своей наивности, ярко отражает в себе обычаи народа, его понятия и служит непреложным свидетельством насильственных отношений, существовавших между сильными края и простыми его обитателями. И замечательно – предание заставляет землю поглотить не одного виновного владельца, но и ни в чем не повинных его крестьян, как будто, если бы погиб он один, наказание было бы слабо, не полно; он разом должен был лишиться и жизни, и имущества, и быть наказанным даже в своих потомках, которым могло бы достаться это селение в будущем.

Земля, действительно, принадлежала в то время только немногочисленным владельцам, бравшим со своих подданных дань земными произведениями, и пеший вассал всегда сопровождал своего господина в пути, чтобы поддержать ему стремя, когда он слезал с коня. Трудно представить что-нибудь живописнее и оригинальнее местного владельца, разъезжавшего по краю, в котором каждый обязан был кормить и его, и его громадную свиту. Рисуясь на любимом коне-иноходце, он окружен был толпой оруженосцев, вассалов и слуг, которые вели за ним любимых собак и держали лучших его ястребов и соколов. Чрезвычайно красивые воинственные лица, маленькие, но бешеные кони, блестящее оружие, пестрые костюмы и, наконец, скороходы, не отстающие от стремени своего господина, невольно напоминали картину старого Востока с его мишурной роскошью и грубым раболепством.

Составляя один народ по вере и языку с грузинами, имеретинцы, гурийцы и высший класс мингрельцев успели сохранить много общего с ними в обычаях, но в их характере есть уже оттенок лукавства и вероломства, в противоположность грузинам, которые в высшей степени прямодушны. Это – следы турецкого влияния, с особенной силой отразившегося на Гурии, где даже грузинская одежда сменилась каким-то полуфантастическим, полутурецким, а пожалуй, и полугреческим костюмом, впрочем, весьма живописным и как нельзя более приноровленным к условиям пешего горного боя. На голове гурийца – башлык, намотанный в виде чалмы; вместо длиннополой чохи грузина на нем расшитая шелками и с серебряными патронами куртка, расстегнутая спереди и открывающая цветной жилет; узкие панталоны и ноговицы в обтяжку; на ногах – чувяки; талию обхватывает широкий пояс из турецкой шали, за который заткнуто старинное оружие. Боевые доспехи и походные принадлежности никогда не расстаются с гурийцем; у него вы найдете все: и сальницу, и пульную форму, и кожаный сосуд для воды, и шомпол с приспособленными к нему маленькими щипчиками для огня, и кисет с небольшой красивой трубкой, и разные мелочи – кресало, трут, ножик, шило, солонка, фитиль из навощенного холста, чтобы в темную ночь освещать дорогу, и, наконец, длинный аркан для вязания пленных. Если к этому прибавить, что за кушаком у гурийца всегда длинный кинжал, пара пистолетов, и тут же висит патронташ, а в руках винтовка, то перед вами полная картина вооруженного гурийца.

Имеретинцы и мингрельцы менее запасливы: у них вы не найдете и половины того, что носит на себе гуриец. Национальный костюм их – чоха; но они не носят папах, заменяя их папанаками, из-под которых рассыпаются по плечам густыми прядями длинные вьющиеся волосы. Папанаки – это просто круглый или четырехугольный лоскут сукна или шелковой материи, расшитый золотом и шелком, который прикрывает одно только темя и подвязывается шнурком под подбородок.

Женщины в Пририонском крае пользуются гораздо большей свободой, чем в Грузии, а между тем красота мингрелок и гуриек даже на Кавказе вошла в пословицу. Но эта-то красота и была для них величайшим несчастьем, источником развития в народе пленопродавства, и турецкие гаремы всегда наполнялись мингрелками и гурийками, под общим именем гурджи. Не иметь в своем гареме гурджи богатому и знатному турку было предосудительно, и цена на них доходила до баснословных размеров – до нескольких десятков тысяч турецких лир. Такую же пользу извлекали обыкновенно и из продажи красивых мальчиков.

Торговля людьми по берегу Черного моря, и особенно в Гурии, пустила такие глубокие корни, что даже русское вмешательство и вся бдительность русской кордонной стражи и крейсеров не могли прекратить этого зла до последнего времени. Капитан Коцебу, посетивший Мингрелию в двадцатых годах, писал генералу Вельяминову, что в Поти более чем когда-нибудь идет торговля людьми. Он даже прямо указывал на сестру генерал-лейтенанта Орбелиани, бывшую в замужестве за покойным гурийским владетелем, дядей тогдашнего правителя. По его словам, она имела весьма частые свидания с комендантом Поти, тогда еще принадлежавшей Турции, и замечено было, что из свиты, сопровождавшей ее на эти свидания, возвращалась иногда только половина. Возникло подозрение, что она-то именно и вела обширную торговлю людьми. По приказанию Ермолова за ней был учрежден секретный надзор, который, однако же, ровно ни к чему не привел.

Суровый быт среди величественных гор и девственных лесов, среди постоянных опасностей войны и охоты наложил свой колорит на страстный южный характер пририонских племен. Как в кристально чистом, но бурном горном потоке блестит и сверкает всеми цветами радуги колеблющееся отражение голубого неба, так и в полных страстности и неги песнях и поэтических легендах этих народов, хранящих память о стародавних временах, о подвигах и бедствиях их земли, отражается эпос народный с его самобытной природой. Дивно звучат легендарные, песни их, дробясь и преломляясь в причудливых формах, то светясь мирным светом непорочной любви, то сверкая внезапными и грозными отблесками неудержимых страстей вскормленного войной племени. И чего только нет в этих песнях!.. И недоступные выси гор, зовущие к себе смелого человека, и мрачные пропасти, и грозное бушующее море с его вечно таинственным рокотом, и блеск южного жаркого солнца, и мрак и холод долгой южной ночи...