Девушка лет двадцати - Кингсли Эмис

– Ну… может и…

– Но ведь ты понимаешь, что нашим миром все не ограничивается? – сказала Вивьен. – Я же знаю, у тебя масса чего сказать на этот счет. Скажи что-нибудь! Так надо.

– Не понимаю зачем?

– А ты когда-нибудь пытался? Понять зачем?

Тут мистер Коупс впервые за все время нахмурился, но не с укором, а в раздумье:

– Мне кажется, между собой вы не раз эту тему обсуждали, правда?

– Нет, папочка. Ни разу.

– Ни разу? Но это прямо-таки удивительно!

– Просто как-то разговор не заходил, – сказал я, чувствуя себя слегка припертым к стенке. – И я бы не сказал, что это уж так удивительно. Уж не до такой степени, во всяком случае.

– Нет, удивительно, я бы сказал, в смысле статистики, – заметил мистер Коупс, – если сравнить конспективно два последних столетия с двумя последними десятилетиями. И, даже изучив данные за более короткий отрезок времени, я беру на себя смелость утверждать, что цифры, в целом по стране, а не только в юго-восточной ее части, будут свидетельствовать не в вашу пользу. Я бы не взялся говорить за весь остальной мир. Однако прошу вас, продолжайте!

Я совершенно не понимал, почему и что я, собственно, должен продолжать, но тем не менее продолжал:

– Просто я живу себе день за днем, как и многие, что бы они о себе или о других на этот счет ни говорили, – в общем, живу, как все, кого я знаю и вижу, кроме, быть может, горстки пророков и тому подобной публики. И потому, мне представляется, то, что мы говорим себе и своим друзьям о себе, не так-то уж и важно.

– Ну почему же! В конце концов это естественно – думать и разговаривать о том, как ты живешь. Я бы назвал это в самом буквальном смысле свойством человечества. Было бы смешно, если бы солдат вовсе не думал и не говорил о войне, правда? Скажите, много ли вы знаете моряков, которые не думают и не говорят о море?

– Ведь надо же во что-то верить! – вставила Вивьен, в лице и голосе которой уже не ощущалось прежней теплоты. – Каждый должен верить.

Стараясь держаться легко и непринужденно, я сказал:

– Сейчас ты скажешь, что тебе совершенно все равно во что, лишь бы во что-нибудь!

– Предположим, да! На самом деле нет, но предположим, и что?

– Ну, господи, ведь тебе не все равно, фашизм это или коммунизм! Или власть цветов, или всеобщая любовь, или что там еще…

– Я не имела в виду какую-нибудь глупость или что-то агрессивное. Я говорю о чем-то разумном. Я думала, ты понимаешь.

– Ладно, прости, но все равно мне кажется…

– Очень-очень даже вероятно, – вмешался мистер Коупс, – что каждый, кто хоть что-нибудь сделал на земле, во что-то верит, и я под «чем-нибудь» имею в виду не обязательно нечто знаменательное, просто что угодно. И точно так же, пожалуй, очень-очень вероятно, что тот, кто сделал просто что-нибудь, – просто человек, две руки и две ноги. Но я, кажется, снова вас перебил.

– Нет-нет, не перебили, мистер Коупс! Я уже полностью исчерпал свои возможности рассуждать на эту тему. Хотя, признаюсь, не так уж много их имел.

Единственная остававшаяся у меня в запасе возможность включала мою веру в самое веру во что-то разумное, а также мысль о том, насколько разумным должно быть это «что-то», чтобы иметь право считаться разумным, однако я умолк. То же весьма скоро сделали два других моих собеседника. После чего Вивьен сказала, что пойдет приготовит кофе, а мистер Коупс повел меня опять в свой кабинет, где налил два стакана портвейна.

– Я знаю, Дуг, вы человек непьющий, но это не означает, что я не должен предлагать вам ничего стоящего. Конечно, это не бог весть что, но это все-таки портвейн, настоящий, не какая-нибудь подделка. Недурной на вкус, правда? Ну а теперь, поскольку я вами завладел на пару минут, хотелось бы воспользоваться этим и попросить вас, если сможете, прояснить для меня кое-какие вопросы.

Он сел по ту сторону камина, где зеленый бумажный веер частично заменял отсутствующую решетку, и пристально, довольно долго, в том смысле, что овладел мной всего на пару минут, глядел в одну точку на противоположной стене, где висела кошмарная репродукция самой по себе кошмарной картины «Esse Homo» Гвидо Рени. Напитавшись от нее в достаточной мере духовным озарением, мистер Коупс произнес:

– Как все это назвать? Неужто наша страна катится к полной нравственной распущенности?

– Нет, я сомневаюсь! – возразил я, чуть было не упав со стула от облегчения. – Честно говоря, этот вопрос меня не очень заботит, но я бы сказал, что у нас пока по-прежнему в чести традиции, уважение к семье, дисциплине, ко всему подобному, и мы не безнадежны. Возможно, вы слишком близко принимаете к сердцу то, как некоторые ведут себя на юго-востоке Англии?

– Верно подмечено. Возможно, я вижу все это с прицелом на далекое будущее. Вы подумывали о том, чтобы жениться на Вивви? Нет, я не имею в виду каких-либо серьезных намерений с вашей стороны – об этом я спрашивать не могу, это меня не касается, – скажите просто, приходила ли вам такая мысль в голову?

Теперь, прочно сидя на стуле, я мог спокойно ответить на этот вопрос:

– Пожалуй, нет. Честно говоря, не думаю. Но к самой Вивьен это никакого отношения не имеет, это мои проблемы. Просто… когда видишь, стольким людям приходится расхлебывать…

– При всем уважении к вам, Дуг, в мире столько замечательного, о чем вы и думать не думаете, на что у вас не хватает времени. Научная фантастика. Религия. Идет или не идет страна к нравственной распущенности. Жениться или не жениться на Вивьен или на ком-нибудь еще. Надеюсь, вы со временем откроете для себя множество иных интересов. Кроме музыки и тому подобного. Некоторые, насколько я знаю, сделали музыку единственной и важнейшей частью своей жизни. Бах, Моцарт, Мендельсон. Ну и в результате они… А, вот и мы! Какая ты умница, Вивви!

Вошла Вивьен и подала нам кофе, даже не взглянув на меня. Пока мы пили кофе, мистер Коупс посвящал меня в то, чем занимаются его сыновья, вежливо следя за тем, чтобы я не упустил главного в нагромождении всяких подробностей. Он показал мне несколько фотографий старшего и его семьи и, пока я их разглядывал, рассказывал Вивьен о том, как вчера навещал их в Илинге. Я изучал множество моментальных снимков всяких празднеств, сперва развлекая себя попытками найти черты Вивьен или ее отца у ее брата или маленьких племяшек, однако ничего похожего не углядел. Должно быть, и в том, и в другом случае возобладали материнские гены. Что ж, почему бы и нет?

Под конец мистер Коупс сказал, что с самого раннего утра ему предстоит встреча с архиепископом, и потому, если это позволительно, он желал бы нас выставить. Что, разумеется, было его правом; так как я отказался от обратной поездки в автобусе в пользу такси, мистер Коупс, успешно дозвонившись, вызвал его для меня. Мы расстались сердечно. Подъехавшее такси оказалось без поперечной перегородки и с шофером, абсолютно не обладавшим ни познаниями в географии, ни каплей сообразительности, так что по этим обеим причинам нам с Вивьен не удалось обменяться и парой фраз вплоть до самого приезда ко мне домой. Была уже половина двенадцатого. Вивьен сказала, что приготовит чай. Я пошел вслед за ней на кухню.