Вожделение - Гузель Магдеева

Наверное, именно то, что меня ничего не связывало с домом, и позволило тогда сбежать по чужому паспорту.

Меня не остановила ни квартира, ни прочее наследство. Мертвым они не нужны.

И хотя в пору скитаний мне ой как требовались деньги, чтобы не попрошайничать и не перебиваться случайными заработками, я никогда не жалела о том, что все бросила и сбежала.

Это был единственный шанс избежать участи всех моих друзей, которые к тому моменту уже лежали в сырой земле.

— Скоро мы улетим. Ты и я. Начнется новая жизнь.

— Третья? — этих новых жизней было слишком много. А я хотела не новой. Своей.

— Третья, четвертая, не важно. Ты будешь со мной, Регина.

Я промолчала, но ответов ему и не требовалось.

Вскоре Ланских заснул, мне же не спалось. Я выспалась в заточении надолго вперёд, мне не хватало активности, чтобы уставать и вырубаться так же, как это делал Ланских.

Полежав немного, я поняла, что хочу в туалет.

Аккуратно выбралась из мужских объятий, поднялась под протяжный аккомпанемент кровати и оделась.

До туалета дошла с фонариком, стараясь как можно меньше светить им возле окон — свет в ночи видно издали, ни к чему лишнее внимание, даже если мы одни тут на сотни метров. Береженого бог бережет.

На обратном пути от туалета я, всё-таки, споткнулась о порог, недостаточно внимательно глядя под ноги. Упала на колени, шлепнувшись ладонями о пол. Фонарик из моих рук выпал и укатился под шкаф, свет от него подрагивал, покатываясь из стороны в сторону.

Я подползла к шкафу, протянула руку, чтобы достать фонариком, и пальцами задела что-то, завернутое в темный пластик. Подцепила ногтями, вытаскивая пакет небольшой, развернула его, ощущая неприятный привкус во рту.

Внутри лежали ключи от машины на брелке, деньги и что-то ещё, записная книжка или небольшой блокнот.

Я выудила его из пакета, раскрывая.

Это был паспорт. Мой. Тот самый, что остался в сгоревшем доме, как я считала до этой минуты.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Значит, все это время он был у Максима и он не сказал мне ни слова?

Я сглотнула, провела пальцем по связке денег, навскидку прикидывая, что там было тысяч пятьдесят, не меньше.

И брелок с ключами. Не от того автомобиля, на котором мы ездили. Другой.

— Ну и сука же ты, Ланских, — покачала я головой.

Искушение забрать паспорт назад было велико.

Слишком дорогой ценой он мне достался, без него я ощущала себя незащищенной, слабой.

Прижала паспорт к себе и замерла. Он холодный, и руки мои замёрзнуть успели. Сколько так простояла, не знаю, может пару минут, может больше.

А потом, всё-таки, переборола себя.

Сложила аккуратно все на место, стараясь не шуршать пакетом, подобрала фонарь и поднялась.

В нашей узкой комнате пенале привычный жар, как в бане. Нос закололо не то от сухого воздуха, не то от непрошеных слез. Я куртку теплую скинула, на спинку стула повесила и полезла через Максима на кровать.

Пружины скрипнули, Ланских объятия свои раскрыл, пуская меня в тепло. Только теперь мне с ним снова было неспокойно, я себя ощущала птицей, пойманной в силки,

и рука его, что поверх одеяла меня обнимала, воспринималась совсем иначе.

— Что случилось? — спросил Максим, не открывая глаз. Его шепот теплым дыханием касался моего уха, руки прижимали ещё сильнее к себе.

— Споткнулась, — тихо ответила я.

Закрыла глаза, заставляя тело расслабиться, но напряжение не отступало. Я ощущала свое тело запрятанным под, хитиновой броней, твердой, жёсткой и неподвижной.

В этой скорлупе было легче принимать тот факт, что Ланских — не мой союзник. У него свои цели.

Иначе бы он паспорт отдал мне сразу.

Наличие денег вопросов не вызвало, это как раз удивляло меньше всего. А вот ключи от автомобиля…

Сдавалось мне, что он вовсе не пешком покидал поселок и не на себе тащил горючее. Если у нас была другая машина, тогда выехать отсюда труда не составит, и не обязательно было мёрзнуть в этом богом забытом месте.

Я ещё долго варилась в своих мыслях, вслушиваясь в мерное дыхание Максима. Я злилась на него, и если там, в коридоре, едва найдя свою пропажу, мои чувства зашкаливали, то сейчас мысли скатились до того, что я начала искать ему оправдания.

Боже, Регина, что ты творишь?

Я сама своих мыслей испугалась. Неужели этого он и добивался? Почти Стокгольмский синдром?

Думать об этом было чертовски неприятно. Когда душевные метания дошли до предела, я уснула.

Мне снова снились кошмары, я беспокойно ворочались, вскрикивая, и только сквозь сон слышала шепот Максима, который успокаивал меня, точно дитя:

— Тшш, Регина, я рядом.

И я снова забывалась тревожным сном.

Дышать было тяжело

Вдохи получались короткими, дыхание учащалось. Я открывала глаза, видела все тот же деревянный потолок с лампой на длинном проводе, иногда мне казалась, что она покачивается, и я сосредотачивала на ней свой взгляд, пытаясь снова уловить движение, которого не было.

Определить, наступило утро или все ещё не закончилась тяжёлая длинная ночь, было сложно.

В какой-то момент я поняла, что Максима снова нет рядом. Села, закашлявшись.

Открылась дверь, впуская свет и свежий воздух, Ланских зашёл, держа в руках наполненный снегом чайник.

— Ты ворочилась всю ночь, — заметил, включая плитку.

— Кошмары, — мой голос осип, я прочистила горло, и на это ушли последние силы, — кажется, я заболела.

Максим повернулся ко мне, накрывая сухой прохладной ладонью лоб.

— Ты горишь вся, — в его взгляде мелькнуло беспокойство, — это плохо.

— Сегодня отлежусь. Надеюсь, ты не боишься заразиться.

Ланских смотрел на меня, размышляя о чем-то своем. Морщины на его лбу пролегли глубокими линиями.