Джентльмен с Медвежьей речки - Роберт Говард

Глупые лошади развернули дилижанс и понеслись обратно – прямиком к Атлантическому океану, и никто – ни возница, ни охранник не могли их образумить. Но Капитан Кидд в десять прыжков нагнал экипаж, и я, не замедляя бешеного галопа, перепрыгнул из седла на козлы. Охранник сделал попытку продырявить меня из винчестера, но я перехватил ружье за ствол и зашвырнул в гущу ольховых деревьев, а так как он не успел вовремя отцепиться от приклада, то улетел вместе с винчестером. Не мешкая, я вырвал вожжи из рук возницы и развернул дурных лошадей мордами на запад. Повозка резко накренилась, и какое-то время казалось, что мы вот-вот опрокинемся, но все обошлось, дилижанс загромыхал вверх по дороге, и через миг мы вновь очутились в дыму и пыли сражения.

Примерно к этому времени до меня стало доходить, что сидящий рядом возница силится втиснуть мне промеж ребер нож, да такой огромный – не иначе как из мясной лавки. Вот почему мне пришлось спихнуть его с козел. Кстати, я считаю, что неразумно было с его стороны шататься потом по салунам и грозиться, будто он засадит меня за решетку. Ведь если человек, к примеру, вознамерился вспорхнуть с козел несущегося дилижанса, ему для начала следует хотя бы присмотреть себе подходящее местечко для посадки – тогда семерым мужчинам не придется потом вытаскивать его голову из медного раструба бас-геликона.

А кроме того, я почти убежден, что мэр также не отказался бы попенять мне при случае, а иначе он не орал бы благим матом после того, как меня угораздило проехаться по нему всеми четырьмя колесами. Нет моей вины и в том, что по нему протопал Капитан Кидд – просто мой конь следовал за дилижансом, на котором ехал его хозяин. Кстати, любой конь на месте Капитана вышел бы из равновесия, запнувшись об орущее человеческое тело, а потому не удивительно, что тот нарочно задержался, чтобы цапнуть мэра за ухо.

Что до прочих парней, которых зацепило, сбило с ног или по которым я проехался на дилижансе, то лично против них я ничего не имел, а всего лишь оказал поддержку Джошуа и Биллу, на которых навалилось человек по двадцать на каждого. Более того, я оказал населению Рваного Уха неоценимую услугу: еще немного – и вместо рукоятей кольтов Билл пустил бы в ход стволы, а это кончилось бы настоящим побоищем, Глэнтон вообще весьма невыдержанный парень.

К моменту моего вторичного появления на поле брани они с Джошуа вывели из строя невиданное количество неприятеля, однако битва не стихала. Дилижанс врезался в толпу. Я еще издали обратил внимание на груду тел и, проезжая мимо, нагнулся, запустил туда руку и извлек за шею старину Джошуа, которому яростно прореживала усы и баки по меньшей мере дюжина храбрецов из Рваного Уха. Раздумывать особо было некогда, и я забросил старика на багажную площадку дилижанса. Не успел перевести дух, как мы срезали фланг обширной свалки, центром которой был Глэнтон. Поравнявшись с Биллом, я словно клещами вцепился ему в ногу и выдрал его из мясорубки. Но трое парней не захотели расстаться с добычей, и мне пришлось усадить рядышком всех четверых. Затем я перехватил вожжи в одну руку, а другой принялся соскребать этих идиотов с тела Билла, как вычесывают клешей из шкуры коровы, и стряхивать под ноги преследующей толпы. Люди и лошади за дилижансом быстро спутывались в огромный клубок. Капитан Кидд старался от нас не отставать и копытами вносил свою лепту в общую сумятицу. В результате к тому времени, когда впереди замаячили городские домики, противник остался далеко позади.

Окруженные плотным облаком пыли, мы прогромыхали по главной улице. Женщины и дети, осмелевшие за наше отсутствие, завопили и вновь бросились запирать двери, хотя мы не подали к тому ни малейшего повода. Эти, из Рваного Уха, вечно опасаются неизвестно чего.

Когда город скрылся из глаз, и мы выехали на дорогу к Бизоньему Хвосту, я передал вожжи Биллу, а сам, перегнувшись назад, сунулся головой в стекло дилижансовой двери.

Там в углу трогательным комочком сжалась девушка, такая хорошенькая, что и сказать нельзя. Ее личико покрывала смертельная бледность, в широко раскрытых глазах застыл ужас, и по всему было видно, что она, того и гляди, хлопнется в обморок. Я слышал, девушки из восточных штатов имеют такую склонность.

– О, пощадите! – воскликнула она, в мольбе простирая ко мне руки.– Пожалуйста, не снимайте с меня скальпа! Я не знаю вашего языка, но если вы понимаете по-английски, умоляю, сжальтесь надо мной…

– Все в порядке, мисс Девон, – говорю я ей. – Я не индеец какой и не дикарь. Я белый и мои друзья – тоже. Да любой из нас и мухи не обидит. Вы даже не поверите, насколько мы все здесь добросердечные, благовоспитанные люди и… – Но в этот момент дилижанс, наехав колесом на пенек, резко подскочил, и я прикусил язык. Боль была такая, что я в раздражении зарычал: «Билл, так тебя растак, сын такой сякой гиены, чтоб тебе на том свете черти, гм-гм…, отъели. Останови лошадей, пока я не свернул твою разэдакую шею!»

– Сам попробуй, тогда и ори, башка с куриными мозгами! – запальчиво ответил он, но натянул вожжи, и через некоторое время лошади встали. Я снял шляпу и открыл дверцу дилижанса. Билл и Джошуа, сойдя на землю, заглядывали мне через плечо.

– Мисс Девон, – учтиво обратился я к девушке, – Прошу извинить за несколько сумбурную встречу, но вы видите перед собой человека, чье сердце истекает кровью при мысли о родных и близких, погруженных во мрак невежества. Меня зовут Брекенридж Элкинс с Медвежьей речки, где сердца чисты, помыслы благородны, но образование – ни к черту.

– Вы видите перед собой человека, – продолжал я, все сильнее распаляясь, – который вырос в невежестве. Я даже не в состоянии ни прочесть, ни написать собственного имени. Джошуа, тот, что в шкуре кугуара, тоже не может, не может и Билл, который…

– Вот и врешь! – вдруг заявляет Билл. – Я умею читать и даже… у-а-у-у! – Это я двинул ему локтем в живот, чтобы не высовывался и не смазывал впечатления от речи.

– Невежество людей вроде нас еще можно объяснить, – продолжал я. – В нашу бытность щенками о школах в здешних горах и не слыхивали. Уберечь свой скальп от ножа индейца почиталось куда большей заслугой, нежели умение покрывать каракулями грифельную доску. Но времена изменились. И когда я вижу, как свежая поросль пребывает в том же невежестве, что и вековые дубы, сердце мое саднит от жалости к ним. Прежние оправдания уже не годятся. Большинство индейцев оставили эти места, и на пороге маячит эпоха просвещения и культуры.

– Мисс Девон, – пора было брать быка за рога, – почему бы вам не обосноваться на Медвежьей речке, чтобы учить уму-разуму наших детишек?

– Но… – попробовала возразить она, – я приехала на Запад, чтобы обучать детей в местечке под названием Рваное Ухо, хотя, правда, еще не успела подписать контракт.

– И сколько эти змееловы намеревались вам платить? – спросил я ее.

– Девяносто долларов в месяц.

– Мы на Медвежьей речке будем платить вам все сто, квартира и стол бесплатно.

– Но что скажут на это люди из Рваного Уха?

– Ничего! – отрезал я. – Я с ними уже договорился. Они настолько горячо воспринимают интересы Медвежьей речки, что и не подумают вмешиваться в дело, если за ним стоит имя Элкинса. Теперь их и упряжкой быков не затащишь на Медвежью речку!