Там, где цветет полынь - Олли Вингет

«Значит, ты и так работаешь, да?» – подумала Уля, и ей показалось, что полумрак качнулся, кивая: мол, да, я и так могу. Я могу все, на что ты решишься, глупая-глупая девчонка. Думаешь, поняла все, разобралась? Думаешь, этот побитый жизнью Ромка все тебе рассказал и теперь хоть диплом пиши? Как бы не так.

Если бы в груди не ныло от стремительной нехватки воздуха, который она успела вдохнуть, шагая в полумрак век, Уля бы продолжала этот диалог еще долго. И, наверное, сошла бы с ума, костеря себя за самонадеянность двумя голосами.

«Может, это защитный механизм такой? – пронеслось в ее голове. – Чтобы меченый не застрял там, как бабочка на булавке… Надо спросить Рэма».

И только открыв глаза, Уля вспомнила, что Рэма больше нет рядом. Что он сбежал, поджав хвост, оттолкнув от себя ее готовое на все тело. Да и душу, чего скрывать. Сердце сжалось от пронзительной обиды, но где-то далеко, там же, где зажигается прожектор, разгоняющий тьму под веками. Эта боль была не ее. Мелочь настолько несущественная, что она не в силах помешать охоте за вещицей для Гуса.

И снова часть сознания взбунтовалась. Уля понимала: с ней что-то не так. Сейчас она должна кусать губы от ужаса или блевать в углу, наглотавшись полынного тумана. Но вместо этого осталась сидеть на диване, вглядываясь в стоп-кадр.

– Ну же, – настойчиво шептала она. – Покажись мне снова, давай… Где мне тебя искать?

Глеб молчал. Уля щелкнула мышкой, и он ожил.

– Короче, завтра в десять утра я открою на своем канале трансляцию, где в реальном времени покажу вам, как прокатиться на крыше электрона без регистрации и СМС, – послушно повторил мальчик.

И еще. И еще. По дурацкому кругу, зацикленному, как змей, что жрет себя с хвоста.

На пятый раз нахальная улыбка Глеба стала казаться оскалом загнанного зверя, а голос его, еще не окрепший мальчишеский голос, резал слух, будто пенопласт, скользящий по стеклу.

– Вы офигеете, – твердил и твердил Глеб. – Все эти ваши катания в глуши – херня по сравнению с тем, что я сделаю. Ясно? Завтра. В десять утра.

Сейчас он скажет «До связи» и оборвет съемку. Уля потянулась курсором к кнопке повтора ролика, но рука ее не послушалась. Она попыталась отвести взгляд от экрана, но глаз у нее больше не было. Как не было и комнаты, дивана, компьютера, стоящего на столике. Как не было ее самой. А были летящая по путям электричка и глупый мальчик по имени Глеб Ямской, верящий в собственную неуязвимость сильнее, чем в предчувствие гибели.

Вот тонкая фигурка в балахонистой кофте поднимается по скобам вагона. Вот она выпрямляется в полный рост. Вот тянется поправить ремешок на лбу.

Немыслимым, абсолютно нечеловеческим усилием Уля заставила картинку сдвинуться в сторону. Она не повернулась, ей нечего было поворачивать, у нее не было тела, не было мыслей, не было ничего, кроме полынного тумана из-за стены, но мир расширился, открывая ей голые деревья, сухие кусты и насыпь по обеим сторонам рельсов. Поезд летел мимо платформы, видимо, это был экспресс, не делающий остановок на каждой станции, вагон дернулся, переходя на соседнюю колею, оставляя за собой полупустые перроны.

Через туман до Ули донесся приглушенный ветром вскрик. Это Глеб потерял равновесие, отпуская из рук скобу, и рухнул вниз. Все было кончено. Полынь взяла свое.

Ульяна открыла глаза, видя перед собой не обшарпанные стены коммуналки, а смазанную от скорости движения поезда табличку. Белую с красными стрелками в обе стороны. И черной надписью: «Лось».

– Значит, ты проехал совсем немного… – сказала Уля экрану. – Только забрался. И сразу упал.

Ее всегда смешило это название. Лось. И сразу кажется, что поезд несется мимо лесных полянок, а навстречу ему степенно выходит могучий зверь с ветвистыми рогами. Качает тяжелой головой, провожая тебя взглядом маленьких, но очень мудрых глаз.

Ничего подобного там, конечно, не было. Промзона и граница между Москвой и областью. Впрочем, однажды Уля задремала, забившись в самый угол у окна. Позади был муторный день в архиве, она запнулась на ступеньках перехода, упала, пропустила свою электричку. И целый час бесцельно слонялась по станции. Был пыльный июль, полуденное пекло, пересохшая трава, выжженный воздух и ни одного кондиционера в транспорте. Такая жара донимает сильнее зимнего мороза.

Хотелось выпить чего-нибудь, что взбодрит, но в магазинчике на перроне не осталось ничего охлажденного, кроме пива. Зеленоватая бутылка призывно смотрела на Улю через стекло холодильника, и все, что оставалось, – покориться и купить ее.

На вкус пиво оказалось совсем мерзким и каким-то выдохшимся. Хмель сразу ударил в голову, тело потяжелело с первых глотков. Уля ругала себя за потраченные деньги и гнусное пойло, от которого только сильнее чувствовался голод.

Она забылась тяжелой дремой, как только села в вагон. Ее разбудил контролер. Проверив билеты, женщина неодобрительно смерила заспанную Улю взглядом, но промолчала. Ульяна и сама чувствовала, как от нее разит. Стало совсем уж неуютно, и она уставилась в окно. Мимо пролетала станция Лось. Когда серые постройки на мгновение расступились и открылся пригорок, ведущий к лесному заказнику, Уле показалось, что в отдалении стоит огромный зверь – косматый, старый, с большими рогами, похожими на лапищи елей.

Она моргнула, прогоняя морок. Поезд проехал мимо. Но Ульяне хотелось верить, что лось и правда вышел посмотреть на нее из чащи, почуяв, что сейчас ей нужно хоть какое-нибудь чудо. Светлое, простое, не пахнущее полынью. Это было давно. Тогда она еще умела мечтать и верить в добрые знаки.

Уля хмыкнула и захлопнула крышку ноутбука. Нужно было поспать хотя бы пару часов перед тем, как ехать к дому Глеба Ямского, дожидаться его у подъезда, идти следом до самой станции и садиться в вагон, на который мальчишка заберется, чтобы упасть.

Думая так, Ульяна стянула джинсы и кофту, шмыгнула под одеяло и с наслаждением вытянула ноги. Будильник должен был разбудить ее в семь утра. Сон пришел быстро: смутные образы сменялись непроглядной тьмой – Уля то плыла по холодной подземной реке, то опускала лицо в густой туман, пытаясь разглядеть, что же скрывается за ним. Ей не было страшно. Полынь дремала в ногах, как прирученный пес. Злой, безжалостный, однако признавший в ней пусть не хозяина, но спутника. Товарища по охоте.

Когда перед глазами появилось бескрайнее травяное поле, Уля позволила туману наполнить ее. Это оказалось совсем просто – дышать там, стоять, ощущая, как мягко щекочет голые ступни полынь. Терпкая, горькая, в седом цвету. Если бы Уля захотела, то разглядела бы ее ажурные листики, ее крепкие стебли. Она опустилась на колени – голое тело погрузилось в туман, как в молоко. Не больно, только щекотно чуть-чуть. И от этого хотелось спать.

– Странно, – вслух сказала Ульяна, обращаясь к полыни. – Я ведь на самом деле сплю.

Туман всколыхнулся ей в ответ. Уля протянула руку, и ладонь уткнулась во что-то мягкое. Холодное, но определенно живое. Ледяной пот выступил на спине. Ульяна хотела закричать, но осталась спокойной. Внутренняя она больше не имела власти над внешней.